Напряжение

Богатейшие земли Уральских гор были в личной собственности государя, обрабатывающие производства — в ведении доверенных купцов, охрана и контроль над поставками и сбором налогов — возложены на генерал-губернаторов. Но как это бывает на практике, в красивой внешне системе почти сразу же образовалась некая дисгармония, не учтенная столичными организаторами. Попросту — денег и доходов у купцов было слишком много. Настолько, что можно не только отправлять в Москву больше запрашиваемого, получая великокняжеское одобрение и благосклонность, но и скупить всю местную власть — вплоть до самих генерал-губернаторов. Им, знаете ли, тоже было гораздо интереснее заработать на безбедную старость и поместье на юго-востоке Франции, чем мерзнуть девять месяцев в году, гоняясь за ватагами разбойников, браконьеров и беглыми с шахт, чтобы выслужить очередную медальку к памятной дате.

Вскоре власть и деньги оказались в одних руках — вовсе не благородных, лишенных Силы и герба, но достаточно наглых, чтобы этого вовсе не стесняться. Часть из них даже начала самостоятельно печатать золотую и серебряную монету — сырье было на собственных производствах, клише для прессовки запросто делали умельцы, и полноводная река денег, которые не были учтены в казначейских записях, тихонечко менялась на службу одаренных наемников и артефакты — даже такие редкие, как блокираторы. Самое дело, чтобы бесследно пропасть недоброжелателям и завистникам — а то и особо честным столичным проверяющим, которые потом окажутся разорванными волками на пьяной охоте. Государь простит — всего-то отправить на вагон серебра больше, заодно и попросить побольше кандальных, сославшись на естественную убыль…

Так что и эта усадьба вполне могла оказаться из числа тюрем оборотистых купцов, которые попросту не обнаружило следствие — когда особо наглые и дерзкие выходки новых хозяев мира задели кого-то из родовитых, и вести об уральских бесчинствах все-таки были донесены до государя. Расследование, грянувшее, как снег на службы ЖКХ, махом разрушило все планы генерал-губернаторов на жаркие юга, до конца жизни сменив их природами крайнего севера. Ну а купцов повесили, обернув все их накопления в пользу казны, а богатейшие особняки выставив на продажу — содержать их императору было дорого и незачем.

Впрочем, даже в девятнадцатом веке министерство внутренних дел возглавляли князья Черниговские — так что могли утаить находку для себя, выкупив на верного человека. Вернее всего, и утаили.

— Я искал это место целенаправленно, — говорил о нем еще на первой остановке Пашка, склонившись на столом и тайком демонстрируя фото. — Еще давно, два года назад.

Он отчего-то решил отправиться вместе с нами — вроде как, в доказательство того, что это не спланированная его старыми хозяевами ловушка. Будто мало его слова и клятв, будто я считаю его бесчестным человеком, и только залог его жизни может послужить гарантией. Странные вещи происходят у людей в головах — но иногда проще соглашаться, продолжая успокаивать и уверять, пока все-таки не проникнется, что отношение мое к нему вовсе не изменилось. Я назвал его другом, и так будет до той поры, пока я сам не перестану так считать.

— Я все тюрьмы клана старался держать в уме и отслеживать. — Чуть нервно поежился он. — Первый раз как попал, за грехи княжича Антона, так понял, что надо что-то делать.

Я вопросительно поднял бровь.

— Мне же даже бежать было оттуда нельзя, — пояснил Пашка. — Клановая тюрьма, клановое наказание. Надо мной клятвы. А там скверно, Максим, очень скверно — даже если только на пару дней. Да и люди служат… Сложные… Иногда казалось, что-нибудь поднимет их — и разорвут голыми руками, наплевав на ранги и титулы. От того и отношение — особенно к одаренным. В общем, я тамошних надзирателей потом находил и подкармливал. Деньги там, услуги какие. Я ж не заключенный был в тот момент, да еще свой, клановый — потому брали… Объяснялся с ними, что, там, не я это человека сбил, а вину чужую избываю… Иногда и вину-то ложную приписывали, когда я Антона доставал запретами, а он от меня желал отделаться на пару дней. В общем, когда попадал еще раз — уже легче было. Нормальный плед вместо дерюги, матрац без клопов, еда полной порцией, сотовый опять же.

— А вот про это? — Постучал я пальцем по фото, приближая к цели.

— Так меня из тюрьмы в тюрьму стали перекидывать. — Поежился друг. — Кто-то настучал о хорошем содержании, вот и бросали в новую. Я тогда месяца три потратил, чтобы создать связи вообще во всех тюрьмах, куда бы не отправили. А их только в Москве и Подмосковье у клана шесть — своих и ведомственных. Но про эту, — указал он на изображение усадьбы. — Уже Антон обмолвился. Я ведь тюрем бояться перестал, и его угроз тоже. Отсутствие страха — оно ж сильнее всего чувствуется, когда чужую волю ломаешь. Нет у меня страха — и ему давить больше нечем. Бесится, но слушается. Так он один раз, пьяным, начал угрожать, что до конца жизни зароет меня под Екатеринбургом, и никто никогда не найдет. С утра он уже не вспомнил. А я расследование провел.