Напряжение

- Чем же они вам так насолили?

- Когда я пришел, мне показалось, что там произошло убийство. Во всяком случае, в квартире должен был лежать покойник. Вам не показалось?

- Нет.

- А я от этого впечатления не мог отделаться все время.

- Но почему же?

Помолчав, Олег ответил:

- Я помню, когда у нас умер отец. - Даже мысленно он никогда не возвращался к тем траурным дням и сейчас говорил, против воли, поддавшись настроению. - Он был сравнительно молодым и умер для всех неожиданно: забежал домой пообедать, торопился, времени оставалось полчаса. Сел за стол и… Неожиданная смерть страшнее и больнее для окружающих. Только что рядом был человек, думал, говорил, смеялся, строил планы и вдруг… Не человек, а тело, вещь. Мать его любила… ну, как вам сказать… «безумно» - противное слово. Она любила его по-настоящему, так, как должны любить друг друга муж и жена. И ни до похорон, ни на похоронах, ни после у нас не было плача, стонов, истерик… А тут - из-за трехпроцентных бумажек, медальона, шелковых трико…

- Но люди по-разному относятся к своему горю.

- Это несравнимые события, - резко, почти грубо сказал Олег.

- Вы меня не поняли. Я хочу сказать, что о человеческих поступках нельзя судить по внешним проявлениям. Надо знать суть. Эти люди всю жизнь работали, и работали много, пятнадцать лет, на Крайнем Севере…

- Как бы там ни было… Не знаю, смогу ли я точно выразить свою мысль, но я убежден, что люди, которые корчатся в судорогах от пропажи своего барахла, пойдут на все, чтобы и накопить его. Они проявят всю свою изобретательность, они пренебрегут этическими нормами… А имя этому - стяжательство. У стяжательства и той же кражи природа одна, корень один. И то, и другое - ростки от одного корня.

- То есть вы зачисляете этих людей в преступники?..

- Нет, конечно. Но при каких-то благоприятных условиях они не постесняются нарушить закон. Вот из-за этой-то общности - верите? - не очень хочется разыскивать преступника.

- Но придется.

- Я не о том. Конечно, это мой долг. Но я - человек, а не электронная машина. Одному хочется помочь, другому - нет, а право на чувство еще никто не отнимал. Вот была недавно кража, на Десантной. Я не с вами тогда выезжал на место происшествия. Встречает седая, сгорбленная старуха, Краева ее фамилия. Не слышали? А мне это имя почему-то знакомо. Так вот, кража там приличная, а она за вызов извиняется, говорит: не стала бы беспокоить, да жалко одну маленькую вещицу - кольцо. Чепуху оно стоит, но дорого как память. Оказывается, ее мужа, профессора, в тридцать восьмом посадили. Ее же - в двадцать четыре часа выселили. Теперь вот вернули, квартиру дали, пенсию. За все те годы она вещи распродала, раздарила, растеряла, а кольцо берегла: муж его подарил, когда они еще студентами были.

- Неужели вы способны поддаваться на подобную сентиментальную чушь? - сказала Золина все так же мягко и бесстрастно.

- Сентиментальная чушь? - Олег все еще не мог окончательно разобраться, дразнит она его или они не понимают друг друга. - Ничего себе сантименты…

- Я - юрист, Олег Васильевич, и вы, между прочим, тоже, а юрист обязан соблюдать закон, не примешивая к нему свое собственное «я». Пока закон предусматривает…

Олег устало откинулся на спинку жесткой скамейки. Он больше не слышал Золину, а видел лишь красный помпон на сером фоне. И ему померещилось, будто это вовсе не шарик, собранный из алых шелковые нитей, а фонарь уличного светофора, в котором зажегся красный…

5

Олег просматривал протоколы показаний, когда пришел Гуляшкин.

- «Купец» накрылся, - с сожалением сказал он, садясь на край своего стола, и вынул грязную, мятую пачку «Авроры». - Третьи сутки не ночует дома. - Из пачки густо сыпался табак на брюки, на пол.

- Найдется, - спокойно ответил Олег. - Куда он денется. А Брянцев что?

- Баламутный какой-то Брянцев. То ли крутит, то ли взаправду ничего не знает… Короче, шестнадцатого и семнадцатого Говорков не работал.

- А сегодня? Ты не спросил?

- Сегодня тоже не появлялся. Запил, говорят.