Напряжение растет

И совсем скоро остановилась на мне. Надолго. Что-то продолжал говорить Руслан Артемьевич, поддакивала ему учительница, поднимались со своих мест ученики, называя свои имена. А мы ничего не слышали, изучая глубину радужек друг у друга.

— Максим! — выплыло из общего фона мое имя.

— Максим, — подтвердил я, но с места не встал.

— Максим, — эхом откликнулась Светлана.

Та самая Светлана — из лета, из гулких коридоров закрытой секции.

— Словом, еще познакомитесь, — раскланялся Руслан и подозрительно быстро скрылся из кабинета.

Это, наверное, чтобы за трехместную парту не отвечать. Хотя, видимо, уже не надо.

— Света, во втором ряду есть свободное место, — подсказали ей.

Позади задохнулся от возмущения Ян, переводя взгляд то на Таню, то на Свету, то — зло и обиженно — на меня.

За что тут же получил оплеуху поверх пластыря от разгневанной соседки.

А нет, трехместная парта определенно пригодится.

Шесть сотен лет тому назад тут был бурьян по грудь, ходивший волнами от лютого ветра с близкой реки, да песчаная коса, вливающаяся в темную чащобу, полную зверья и смерти.

Ныне же крошечные островки парков строго охраняют, а оставшиеся в них белки пронумерованы и поставлены на учет. По расчищенным аллеям гуляют счастливые семьи, беззаботно касаясь дубов-исполинов, восхищенно закидывая головы и любуясь на верхушки столетних сосен. Деревья знают, какой ценой далось это счастье. Помнят, сколько крови было скормлено их корням. Тысячи историй жизни и смерти шепчут их ветви, но никому нет до них дела. Ведь это было так давно и никогда не повторится… Как не повторялось всю человеческую историю.

Шесть сотен лет назад было достаточно возвести крепость. Переселенцы, несколько месяцев тащившие за собой целые караваны повозок, заложили первый камень сразу же, несмотря на усталость и голод. Кто-то малодушно шептал о деревянном тыне, кивая на близкий лес, соловьем разливаясь о легкости затеи и тихо шепча о безумии ссыльного князя. История не помнит имени глупца, не осталось от него потомков, чтобы подсказать. Но зато многие подтвердят, что крепость заложили, соблюдая все традиции, по старинной примете живьем замуровав в фундамент человека. Только как его звали — тоже не вспомнят…

Рубили известняк, обжигали глину, собирали речной камень, поднимали стены детинца, денно и нощно охраняли стройку и окружившую ее кольцом преграду из скрепленных цепями телег. Пока достроили, потеряли пятую часть родичей. Новое место не жаловало гостей. Выстояли, превозмогли — и принялись возводить второй круг стен. А за ним и третий — все ради того, чтобы род жил и через шесть сотен лет. И все эти годы сияли белым неприступные стены на высоком холме у реки, обозначая место рождения общего счастья.

В наше время не осталось опасностей, от которых можно схорониться за высотой каменной преграды. Рубежи отчизны теперь больше в воздухе, чем на земле, и охраняются не зорким глазом, а высокотехнологичными системами противовоздушной обороны. Современный город растет вне стен, растекаясь по удобным для застройки равнинам и с неохотой взбираясь на холмы. Его центр будет совсем в другом месте — там, где воздвигнуты высотки государственных учреждений, оплетенные кольцами дорог. Старая часть города останется чуть в стороне, заповедником низкоэтажной застройки, местом для школьных экскурсий и туристов. Вот только в саму крепость хода нет никому. «Музейный комплекс „Старая Шуя“» последние десять лет на реконструкции. И будет в таковом состоянии всегда, покуда Юнеско не снимет с него обременительный статус «исторического достояния». Ну а пока в музее, как у себя дома, будет обитать княжеская семья. Потому что она там живет, а тех, кто проплатил Юнеско это решение, они обязательно найдут.

Кое-кто очень хотел, чтобы князь покинул рубежи зачарованных стен, лишился лабиринтов подземных ходов и чистоты подземных источников. Именем императрицы, традиционно покровительствующей международным организациям, было высказано благопожелание — и тут же удовлетворено. «Музей» открылся в рекордные сроки, а затем так же стремительно закрылся — «старое здание, опасность обрушения перекрытий, вы ведь понимаете». Можно было бы и вовсе игнорировать письма и просьбы, но удар по репутации того не стоил — в мирное время принято покровительствовать искусству. Вот и велась реконструкция денно и нощно все десять лет — завозились металлоконструкции, сверхпрочный бетон, электроника и автоматика, а число подземных этажей «музея» уже выросло до двадцати.

Поговаривают, многим родовым твердыням дали статус музеев, объявив это великой честью, достижением рода и вкладом в мировую культуру. Кто-то даже согласился, с радостью обменяв вековые стены на рукопожатие и цветастую бумажку на чужом языке. Тем более что на обустройство выделяли солидные средства из международного фонда, а денег никогда не бывает много. Неспокойно от таких новостей на душе — а вот если закопаться поглубже, да еще на чужие деньги, то как-то легче становится…