Напряженная линия

Мы были с ним вдвоем, остальные отстали, и никто нам не мог оказать помощи. Долго мы карабкались, скользили по краям воронки.

Наконец Пылаев меня подсадил, я вылез на край воронки и подал ему руку. Он оказался тяжелым для моих уставших рук, и я, не вытянув его, снова сполз в воронку.

Наконец мы кое-как вылезли, но оборвали линию, спутали кабель на барабане и, судя по тому, что шедшие следом долго не появлялись, поняли: они не могут найти оборванный конец.

Я вернулся по линии.

Мне было досадно: оборванные концы находились не более как в пятидесяти метрах друг от друга. Я и Миронычев, тоже искавший место обрыва, по голосу набрели друг на друга.

Мы снова пришли к Пылаеву.

Он еще не распутал кабель на барабане. Барабан у нас был один: я рассчитал, что хватит двух километров тонкого трофейного провода.

Кое-как мы распутали кабель и побрели дальше. Дремотно верещал у меня за спиной Колькин барабан. Меня преследовала мысль, что время идет, а связь наводится убийственно медленно.

Так мы распустили весь кабель, но повозок с запасным поблизости не оказалось.

— Рассказыч, Рассказыч! — кричали мы.

А время шло.

Я включился в линию и попробовал поговорить с Китовым. Он с олимпийским спокойствием ответил:

— Объяснения будете давать в трибунале…

Но вот мы увидели вдали мигающий огонек. Я пошел к нему.

Оказалось, Рассказов искал нас по дороге.

Я заблудился, идя по карте, — ориентиров никаких не было, ночь темнющая, дороги все расползлись. Дождь лил и лил… Когда я включался в линию и звонил Китову, тот ругался, кричал.

Мы не спали всю ночь. Утром я увидел, что дал большой крюк. Обманчива степь ночью.

Полк мы нашли в пятнадцати километрах от ЦТС. Когда, обрадованный удачей, я позвонил в дивизию, мне ответила Нина:

— Китов, — сказала она, — хотел вас под суд отдать и доложил об этом отцу.

— Ну и что? — спросил я, чувствуя горячую волну гнева, прилившую к груди.

— Отец приказал Китову самому найти полк и доложить, сколько времени ушло на это. В попутчики нашему начальнику дал разведчика.

— Ну и что?

— От них нет известий до сих пор.

…Китов выехал верхом на Серебрушке, положив планшетку с картой себе на колени и посвечивая на нее карманным фонариком.

Разведчик следом за ним ехал безучастно: он был поднят с постели и пытался доспать в седле.

Они ехали рысью, плелись шагом. И утром их взору представились мутные воды Тиссы.

— Надо бы по нитке ехать, — недовольно пробурчал разведчик.

Китов невнятно что-то пробормотал и, отбросив планшетку на бок, повернул лошадь назад.

Долго ехали два странника.

— Вот! — обрадованно крикнул Китов и впервые за много лет взял в руки грязный провод, как волшебную нить.

Не выпуская из руки спасительной нити, Китов доверился ей и в полдень приехал… в штаб соседней дивизии. Оттуда позвонил глухим, уставшим голосом комдиву.

— Ну как? — спросил комдив. — Будем оформлять дело на Ольшанского в трибунал? Кстати, он дал связь в полк в восемь утра, — расстояние от штадива пятнадцать километров.

— Нет, товарищ комдив: карта врет.

— Передайте карту разведчику, а то потеряетесь…

Когда мы двинулись дальше к Тиссе, я увидел Нину. Она стояла напротив церкви у свежих могил наших солдат, старательно разбирая надписи на деревянных памятниках с красными звездочками.

Нина была грустной. Такой она мне и запомнилась. Теперь я ее видел редко: в боях она дежурила на НП комдива, я же был все время в полку. И опять я растерял все те слова, которые находил, мечтая о ней. Взяться бы вот так за руки, постоять молча, зная, что мир уже облетела долгожданная весть о близком конце войны. Но ничего об этих думах я Нине не сказал, только украдкой глядел на легкий пушок над ее обветренными губами. Как будто ждал: откроются они и скажут заветное слово. Не открылись, не сказали… Наскоро пожав мне руку, Нина уехала на машине к переправе. А я долго стоял, оглядывая церковь, исщербленную осколками, маленькое кладбище и грязную дорогу, ведущую к Тиссе.

И вот мы на переправе. На стальных тросах ходит обортованный плот — грузят на него две повозки и десять солдат. Вода, мутная, зеленая, урчит.

Переправившись, проезжаем прибрежное село. Колеса повозок начинают тарахтеть о камень грунтовой дороги. Все темней и темней ночь. Сильней и сильней идет дождь.

Въезжаем в небольшой город. Кое-где, сквозь щели ставней, виден тусклый свет.

Где-то невдалеке совсем неожиданно падает снаряд, немного погодя — другой, и еще и еще.

Стрельба все усиливается, а струи дождя превращаются в водяные пики, с треском бьющие в наши плащ-палатки.

* * *

Мы тянули связь по железнодорожной насыпи, вдоль передовой. Немцы сидели в трехстах метрах от полотна, на высотах, постреливали. Стояла темная ночь. Изредка светили ракеты.

Тянуть связь в такой обстановке — нелегко. Но днем тянуть линию было бы еще труднее.

Противник своим огнем парализовал все движение на переднем крае. По замеченным повозкам били минометы и пушки, по людям — автоматчики и снайперы.