Напролом

Сцепившись в дикой, первобытной грызне, мы пересекли газон и очутились у калитки; и здесь, когда я оказался прижат спиной к тяжелому столбу и деваться мне было уже некуда, его убийственная ярость наконец стихла. Он уронил руки, сник, сумасшедшая сила оставила его.

Бобби тупо уставился на меня. Его глаза блестели в лунном свете, словно стеклянные.

— Ублюдок! — повторил он, но уже без прежней ярости, потом повернулся и зашагал по дорожке в сторону двора.

— Боже всемогущий! — сказал я вслух и несколько раз глубоко, с облегчением вздохнул. Некоторое время я постоял, выжидая, пока успокоится бешено колотящееся сердце, потом отклеился от столба и пошел забрать пиджаки взломщиков. Конечно, кулакам Бобби было далеко до лошадиных копыт, и все же я прекрасно мог бы обойтись без этих тумаков. «Опа! — подумал я. — А ведь через двенадцать часов мне еще предстоят три скачки в Ньюбери, и лошадки там будут одна вреднее другой…»

Пиджаки лежали там, где я их бросил, в углу между пустующей клумбой и кирпичной стеной дома. Я подобрал их и некоторое время стоял, разглядывая серебристую лесенку, которая вела на крышу, и стену, которая в этом месте была совершенно глухой. Ни одного окна. Интересно, зачем взломщикам лезть в дом в том месте, где нет ни одного окна?

Я нахмурился, запрокинул голову и посмотрел наверх. Над карнизом в ночном небе вырисовывался силуэт большой каминной трубы. Это были труба камина в гостиной. Камин располагался как раз у той стены, перед которой я стоял.

Я нерешительно взглянул на лестницу, ведущую как раз к трубе. Меня пробрала дрожь — ветер был холодный. Потом, пожав плечами, бросил пиджаки на прежнее место, прислонил лестницу к карнизу, воткнул ее поплотнее в клумбу и полез наверх.

Лестница была алюминиевая, с телескопическими секциями. Я молился, чтобы она не вздумала сложиться подо мной.

Честно говоря, я не люблю высоты. На полпути я пожалел, что полез туда. Зачем меня вообще понесло на эту шаткую лестницу, да еще в темноте? Вот сейчас грохнусь, разобьюсь и не смогу завтра участвовать в скачках. Это настоящее безумие, ей-богу!

Я добрался до крыши. Еще четыре-пять ступенек лестницы торчали над карнизом, доходя до самой трубы. На крыше лежал раскрытый мешок с инструментами: гаечными ключами, отвертками, плоскогубцами и всем прочим, рассованным по специальным кармашкам. Рядом лежал моток чего-то вроде черного шнура, один конец которого вел наверх, к кронштейну на трубе.

Я пригляделся к трубе повнимательнее и чуть не рассмеялся. Мы слишком многое принимаем как само собой разумеющееся. Некоторые вещи мы видим каждый день, не давая себе труда рассмотреть их. На кронштейне, вбитом в трубу, были два телефонных ввода, провода от которых шли в дом Бобби. Я ведь сто раз видел эти провода, и мне даже не приходило в голову, что они прикреплены к трубе. Провод уходил во тьму, к телефонному столбу, стоявшему у дороги, старая надземная система, которой нет только в самых новых районах.

На кронштейне, на конце черного шнура, был маленький квадратный предмет величиной примерно с кусок сахару, с торчащим из него тоненьким стерженьком длиной примерно в палец. Я осторожно потрогал его и обнаружил, что он болтается, словно закреплен только наполовину.

Луна садилась — как раз тогда, когда мне нужен был свет. Я ощупал эту квадратную штуковину и нашел полузакрепленный винт. Я не видел его, но он легко отвинтился и скоро выпал мне в руку. Кубик со стерженьком отвалился от кронштейна, и я наверняка потерял бы их, если бы не жесткий шнур, который был привязан к ним. Часть шнура успела размотаться, но я поймал его, смотал, положил шнур и кубик со стерженьком на мешок с инструментами, скатал его и застегнул на пряжку.

Я подумал, что мешку с инструментами ничего не сделается, если он упадет на клумбу, поэтому я швырнул его вниз и спустился по лестнице так же медленно и осторожно, как поднимался, стараясь не упасть. Нет, верхом на лошади чувствуешь себя куда увереннее.

Я подобрал пиджаки и мешок, а лестницу оставил на месте. Выйдя из сада, я прошел по дорожке к двери кухни. На пороге стояла Холли в халате, дрожа от холода и беспокойства, с расширенными от страха глазами.

— Слава богу! — сказала она, увидев меня. — А где Бобби?

— Не знаю. Пошли в дом. Выпьем чего-нибудь горячего.

Мы вошли в кухню — там всегда теплее, — и я поставил чайник. Холли высматривала в окно своего пропавшего мужа.

— Он скоро придет, — сказал я. — С ним все в порядке.

— Я увидела, как мимо пробежали двое людей…

— Куда они побежали?

— Через забор и в загон. Сперва один, потом, чуть попозже, другой. Второй… как бы это сказать… стонал.

— Хм, — сказал я. — Бобби ему врезал.

— В самом деле? — в ее голосе появилась гордость. — А что это были за люди? Это был не Джермин. Они приходили за его лошадьми?

— Тебе чего налить, — спросил я, — кофе, чаю или шоколаду?

— Шоколаду.

Я сделал ей шоколаду, заварил себе чаю и поставил дымящиеся чашки на стол.

— Садись, — сказал я. — Он сейчас вернется.