Напутствие животным, стремящимся к почестям

Сторонники зоологического единства узнали, что министр хочет видеть редкостную зебру, и высказали опасение, как бы он не прибег к подкупу. Примчался самый пламенный из учеников великого ученого и выразил желание повидаться с знаменитым Мармусом, — газетная хроника постепенно дошла до такого блестящего эпитета. Оба моих хозяина отказались демонстрировать меня. Я еще не умел ходить желательным для них способом, еще недостаточно отросла шерсть моих полосок, окрашиваемых в желтый цвет химическим способом, для меня очень болезненным. Оба ловких интригана заставили молодого ученого разговориться, и он развил перед ними великолепную систему зоологического единства, основная мысль которой гармонирует с величием и простотой творца мироздания и соответствует ньютоновскому принципу объяснения высших миров. Мой хозяин развесил свои, как говорится, «ослиные» уши.

— Мы в центре научного мира, и на первом плане наша зебра, — сказал журналист.

— Моя зебра, — ответил Мармус, — вовсе не зебра, а родоначальница новой науки.

— Созданным вами сравнительным изучением инстинктов подкрепляется наблюдение сэра Фэрнайта, что испанские, шотландские и швейцарские бараны по пастбищу ходят не одинаково, а в соответствии с тем, как растет трава в этих странах.

— Ну, а продукты, — воскликнул журналист, — разве они не становятся иными в зависимости от атмосферической среды? Наша зебра, ступающая, как жирафа, объясняет, почему нельзя производить в Нормандии белое масло бри и почему в Мо не получишь невшательного желтого масла и желтого сыра.

— Вы попали в самую точку! — восторженно воскликнул ученик. — Малые факты — великие открытия. В науке все связано одно с другим. Вопрос о сырах тесно связан с вопросами внешнего вида животного и сравнительного изучения инстинктов. В инстинкте — все животное целиком; в мысли концентрируется весь человек. Если инстинкт модифицируется и меняется в зависимости от среды, в которой он развивается, в которой он действует, то ясно, что такому изменению подвержен и зоон, то есть внешняя форма жизни. Существует только один принцип, одна и та же форма.

— Один хозяин для всего живого, — сказал Мармус.

— Отныне, — продолжал ученик, — номенклатуры пригодны для того, чтобы мы сами отдали себе отчет в различиях; однако номенклатуры — это еще не наука.

— Да ведь это же, — сказал журналист, — избиение позвоночных и моллюсков, членистоногих и лучистых, млекопитающих и усоногих, безглавых и ракообразных! Нет больше ни иглокожих, ни кишечнополостных, ни инфузорий! Словом, вы ломаете все перегородки, изобретенные бароном Серсо! И все становится настолько простым, что не будет никакой науки, а будет один лишь закон... Поверьте мне, ученые станут защищаться, прольется много чернил! Несчастное человечество! Ученые, конечно, не позволят гению сводить на нет замысловатые труды стольких наблюдателей, которые разместили по банкам все творение! Нас оклевещут, как ваш великий философ был оклеветан. Подумайте, что произошло с Иисусом Христом, который провозгласил равенство душ, как вы собираетесь провозгласить зоологическое единство! Можно ли не содрогнуться? Ах, Фонтенель был прав: сожмем крепче кулаки, когда мы держим истину.

— Господа, неужели вы испугаетесь? — спросил ученик Прометея естествознания. — Вы измените святому делу животного мира?

— Нет, сударь, — воскликнул Мармус, — я не покину науки, которой я посвятил всю свою жизнь; в доказательство этого давайте напишем вместе статью о моей зебре.

— Здорово! — сказал молодой журналист моему хозяину, когда унитарист покинул нас. — Видите, все люди — дети, выгода ослепляет их, и, чтобы вести их на поводу, достаточно узнать, что им выгодно.

— Мы спасены! — сказал Мармус.

Итак, научная статья о зебре Центральной Африки была написана талантливейшим учеником великого философа, осмелевшим потому, что он писал под именем Мармуса, и полностью сформулировавшим новое учение. Оба моих хозяина вступали в самую забавную фазу славы. Их обоих забросали приглашениями на обеды, на вечеринки, на балетные утренники. Столько людей провозгласило их учеными и знаменитостями, столько у них оказалось соучастников, что стало совершенно очевидно — они всегда были не чем иным, как первоклассными учеными. Корректурные листы превосходной статьи Мармуса были посланы барону Серсо. Академия наук признала вопрос настолько серьезным, что ни один академик не осмеливался высказать свое мнение.

— Нужно посмотреть, нужно подождать, — говорили все.

Господин Сальтейнбек, бельгийский ученый, сел в почтовую карету. Господин Фос-Ман-Беттен, голландский ученый, знаменитый Фабрициус Гобтусселл уже ехали смотреть на прославленную зебру, точно так же, как сэр Фэрнайт. Пылкий юноша, сторонник учения о зоологическом единстве, работал над докладом, выводы которого были убийственными для формулировок барона Серсо.