Нарбоннский вепрь

Амфибия выбралась на сушу поблизости от Сенатского порта, проехала мимо большого и красивого здания, окруженного перистилем коринфских колонн, — здесь, в Патрисиарии, заседал имперский Сенат, — и остановилась. София указала на троих мужчин, прогуливающихся в сквере, с которого начинался Форум, и спросила гостью, узнает ли она кого-нибудь из них.

— Отец! Вы мне не сказали, что здесь будет мой отец… — прошептала Кримхильда, и прежний трепет вновь ворвался в ее естество; она вмиг вспомнила, как одета, вернее, по понятиям суровых северян, раздета; она с ужасом представила, что сейчас скажет — и сделает! — отец, как посмотрит на нее брат, — и взмолилась: — Ради Творца и всех великих аватаров, спрячьте меня, ваше сиятельство!

Вместо этого жестокая София Юстина усмехнулась, отворила обе дверцы мобиля и подтолкнула принцессу к выходу:

— Смелее, дорогая! Вспомните, чему я вас учила, — и вперед, навстречу судьбе!

Башенные часы Пантеона били шестой удар.

Глава четвертая, в которой дочь первого министра Империи снова оказывается на высоте

148-й Год Химеры (1785), вечер 14 октября, Темисия, Форум

Герцог Крун увидел шествующих ему навстречу руку об руку женщин, но не сразу узнал их. А когда узнал, София Юстина получила возможность убедиться в справедливости опасений Кримхильды и узреть варварского вождя в гневе. Налившимися кровью глазами Крун Нарбоннский скользнул по соблазнительной фигурке Софии, губы его беззвучно пробормотали какое-то северное ругательство, затем свирепый взгляд нехотя оставил Софию, ввиду невозможности прямо указать аморийской княгине на непотребность ее наряда, и вернулся к родной дочери, чтобы уж на ней-то отыграться за двоих. Не говоря ни слова, герцог схватил своими железными пальцами обнаженную руку Кримхильды и потащил дочь в сторону; она не сопротивлялась.

В это самое время кесаревич Эмилий Даласин оставил Варга и подошел к кузине.

— Я должен тебе сказать, — начал он на патрисианском сиа, — что если ты задалась целью ошеломить этих славных варваров, ты своей цели добилась!

— Похоже, я ошеломила даже тебя, Эмиль, — усмехнулась София.

— Зачем ты это делаешь, Софи? Ты намерена поссорить галлов между собой?

— Напротив, кузен. Я хочу открыть для отца его собственную дочь.

— Не забывай, что у отца есть еще и сын! — со значением проговорил кесаревич Эмилий.

— Да, кстати, как тебе он? Ведь ты провел с ним целый день, не так ли?

Эмилий Даласин вздохнул и сказал негромко:

— Я мало что понял, Софи. Варг был вежлив, даже любезен. Но почти все время молчал, а когда открывал рот, то ничего не говорил по существу. Он держит дистанцию.

— Плохо, кузен, плохо. Latet anguis in herba. [12]

— Скорее вепрь, чем змея, кузина.

— Ты полагаешь? — задумчиво спросила София.

— Да, я так полагаю. Он скрытен, да, но он также честен, он благороден, он неспособен к интриге. Вот что я понял. Прости, кузина, если не справился. Я тебя уважаю и люблю, но Davus sum, non Oedipus. [13]

— Тем хуже для него, кузен. Как любит повторять вслед за Горацием Флакком мой дражайший дядюшка Марцеллин, "Vis consili expers mole ruit sua" [14]. Наша совесть чиста; но мы должны быть готовы обойтись без сюрпризов.

— Sic, divide ut imperes? [15]

— Он не оставляет нам другого выхода, Эмиль. Если бы Птолемей был сговорчив, Цезарю не нужна была бы Клеопатра.

— Ты играешь с огнем, Софи. Мне кажется…

— Тише, герцог идет ко мне! Без дочери… По-моему, я у него следующая. Возвращайся к Варгу, кузен, и понаблюдай за ним, когда я буду беседовать с герцогом.

— Можешь рассчитывать на меня, Софи.

Герцог Крун надвигался на нее, но, помимо гнева, в его глазах было и что-то еще, некое удивление. "Хотела бы я знать, что такое ему наговорила дочь", — подумала София Юстина. Первыми словами герцога, обращенными к ней, были:

— Я не позволю вам встревать между мной и моими детьми! Довольно остального, что вы заставили меня сотворить!

— О чем вы, ваша светлость? — недоуменно спросила София.

— А вы не понимаете?! — по каменному лицу Круна пробежала гримаса.

— Прошу вас, объяснитесь! Я теряюсь в догадках.

Тщательно выбирая слова, герцог произнес:

— Может статься, у вас, у амореев, позволено женщинам носить бесстыдные одежды, соблазняя юнцов и мужей. Ваше дело! Но у нас, у галлов, женщина знает свое место. Вот пусть так и остается! Вы получили от меня что хотели — получили. Ваш император подтвердил мою власть в Нарбоннии — подтвердил! Так какого дьявола вы совращаете мою дочь?! Чего вам еще от меня надо?

— Мне нужна ваша сердечная дружба, — серьезно сказала София Юстина.

Герцог застыл, опешив от таких слов. София в упор смотрела на него, не отводя глаз.

— Это значит, — наливаясь новой яростью, точно павиан, встретившийся взглядом с неприятелем, произнес Крун, — это значит, ради дружбы со мной вы обрядили Кримхильду в платье гулящей девки…