Нарбоннский вепрь

— Гневен, говоришь?.. А по-моему, у него должен быть праздник нынче! Как не праздновать казнь смутьяна Седвика?!

Начальник стражи насупился и через силу прошептал:

— Его светлость повелел мне привести вас к нему, как только вы появитесь. Мне очень жаль, мой принц…

В этот момент за спиной барона Фальдра возникли еще несколько рыцарей.

"Придется подчиниться, — подумалось Варгу. — Ну не драться же с ними, в самом деле!".

— Мне тоже жаль, барон, что ты превратился в холуя, — процедил он, — а ведь совсем недавно мы с тобой в одной палатке спали, помнишь, в ночь перед Массильской битвой?

Фальдр побледнел. Не дожидаясь его ответа, Варг направился в апартаменты герцога.

Принц нашел отца в тронном зале. Правящий герцог Нарбоннский полулежал на большом, с высокой спинкой, кресле из слоновой кости, служившем ему троном. Лицо Круна покрывала ставшая уже привычной бледность. Ворот был распахнут, правая рука была где-то под рубахой, наверное, на животе, а левая покоилась на подлокотнике трона.

Крун был не один — у окна стояла и говорила что-то принцесса Кримхильда. Когда Варг вошел, она оборвала свою речь и резко обернулась к нему. Ее красивые губы сложились в усмешку, и она сказала:

— А-а, явился наконец… охотник!

Принц пробежал взглядом по лицу сестры. За те месяцы, что минули со времени поездки в Миклагард, Кримхильда изменилась совершенно. Куда и девалась ее девичья робость! Медленно, но верно дочь герцога приобретала повадки госпожи. Сначала она заставила считаться с собой челядинцев, затем взялась за наведение порядка в хозяйстве дворца, наконец, стала устраивать собственные выезды в город и за его пределы. Роскошные платиновые волосы свои Кримхильда больше не прятала, они складывались в одну большую косу, когда принцесса была дома, либо развевались на ветру, когда она мчалась подле отца и брата на охоте. Аморийские облегающие одежды она, впрочем, носить избегала, но и прежние платья-рубахи игнорировала, предпочитая облачаться в мужские куртки и штаны, в которых, нужно признать, выглядела весьма и весьма элегантно.

Само собой разумеется, подобное поведение принцессы не осталось незамеченным. Однажды ей сделала замечание старая служанка — больше эту служанку во дворце не видели. На принцессу жаловались и отцу, герцогу Круну, но он только пожимал плечами и изредка замечал, что дочь его достаточно взрослая и сама знает, как себя вести. При полном попустительстве отца Кримхильда постепенно прибрала к рукам управление дворцовым хозяйством, и челядинцы почувствовали ее жестокую руку.

Три месяца тому назад, в январе, случилось и вовсе удивительное событие. В тронном зале собрался государственный совет. Присутствовали все бароны герцогства. Крун вошел, сопровождаемый сыном, наследником престола, и… дочерью! Вошел — и объявил о начале собрания. Бароны молчали: они ждали, когда единственная женщина покинет их, так как известно, дела правления — не для женских ушей. А она стояла подле трона отца и не выказывала желания уходить. Как ни в чем не бывало герцог Крун объявил первый вопрос; баронам предстояло высказаться насчет того, отправлять или не отправлять сыновей на учебу в Аморию. Барон Старкад не выдержал и вспылил по поводу присутствия Кримхильды. В ответ Крун разразился гневной и страстной речью, смысл которой заключался в следующем: дочь моя не глупее всякого из вас, и она будет участвовать в совете, а кому это не нравится, тот пусть убирается на все четыре стороны. Тогда убрались пятеро из двадцати восьми баронов, остальные смущенно молчали.

В тот раз принцесса не выступала. Не открывала рта она и на втором, и на третьем совете, приучая баронов к своему присутствию. Однако на четвертом совете, месяц тому назад, герцог сам обратился к ней, — то рассматривали вопрос об устройстве новой гавани на берегу Внутреннего моря, — и Кримхильда ответила: да, мой государь, гавань нужна, так как вследствие заключения мира поток товаров увеличился, а прежний порт не в состоянии принимать большие аморийские корабли. Затем она стала давать советы, какая именно гавань нужна, сколько и каких кораблей разумно принимать в месяц. Варг, чрезвычайно раздосадованный всей нынешней политикой отца вообще и неожиданной наглостью сестры в частности, принялся активно возражать… куда там! Герцог грубо оборвал сына и с горечью заметил, мол, стыдно брату быть глупее сестры. Бароны угрюмо молчали, избегая смотреть на эту странную троицу…