Наречённая из-за грани, или Мужья в довесок (СИ)

— Подбросит до Бертерского домена… или до Фартерского, где вы сможете связаться с Алишан, и она вас заберёт, — развила я идею и повернулась к склону. — А я пойду.

— Куда? — не понял Дуган.

— Туда.

— Обратно к проклятым?

— Какая разница? Я не дуайр, поделиться полезной информацией о местонахождении Феодоры не могу, а от общих сведений о моём мире всем ни холодно, ни жарко. Перемещаться нормально не умею и сочетаемые у меня… какие придётся. Может, они мне вовсе никто, так, случайно прилепились, — и, не дожидаясь реакции мужчин, направилась к тропинке, бегущей по склону.

* * *

Провожаемая двумя взглядами, я почти бегом добралась до вьющейся меж камней тропинки, поднялась по склону и укрылась в первом вагоне. Ветреных в поезде осталось человек пять-шесть, и никто не помешал мне забиться в зал ожидания, перевести дух и попытаться сгрести уныло расползающиеся мысли в более-менее связную кучку.

Врезать Виргилу хотелось по-прежнему.

А ещё сесть и пореветь от души.

Нет, плакать не буду.

Как-нибудь в следующий раз.

Возможно, Филипп действительно приходится мне сочетаемым, а не рандомным челом, неудачно угодившим под неуёмную длань Алишан.

Возможно, Люсьену я интересна сама по себе, в отрыве от финансового положения Феодоры и всего, что она, как адара из богатой семьи, могла дать.

В конце концов, они оба решили остаться со мной, зная, что я не Феодора и за мной больше не маячат деньги с перспективами утешительным призом за старания и страдания.

Вот только… за всё это время Люсьен не счёл нужным признаться, что работает — работал — на Виргила и действует по его указке. Да и мало радости выяснить вдруг, что симпатичный тебе мужчина, с которым ты спишь уже не первую неделю, согласился на эту самую постель за деньги. То есть я и раньше понимала, что Люсьен рвётся в мой гарем отнюдь не из-за любви с первого взгляда ко мне, но по причинам сугубо меркантильным… однако есть разница между денежным вознаграждением в перспективе — может, до оплаты дойдёт, а может, нет, — и уже полученным на руки. Ещё и по задумке Ворона…

Со злости пнула ближайшую стену, взвыла от боли и запрыгала на одной ноге. Стена была внешняя, металлическая и пинать её чревато.

Как и связываться с мужчинами, слишком настойчиво лезущими в твою жизнь.

— Дора? — прохрипели позади, и я замерла на одной ноге, ухватившись за стену.

Пошатывающийся, прихрамывающий Костас устремился ко мне с прытью, которую трудно ожидать от человека в нынешнем его состоянии.

— Дора, с тобой всё в порядке? Зачем ты это сделала?

— Варвара, — напомнила я и попрыгала к ближайшей скамье. Села, задрала штанину, расшнуровала и осторожно сняла ботинок.

— Да… прости, я забыл, — облачённый в длинную серую рубаху, босой и лохматый, Костас и сам привалился к стене. В поезде он много спал, его регулярно кормили и поили и потому выглядел он немного лучше, нежели два дня назад. Смотрю, уже ходит самостоятельно, пусть и нетвёрдо. — Увидел тебя и… и как в прошлое вернулся.

Все пальцы на месте, вроде ничего не сломано.

— Что, Феодора тоже железные стены пинала с дури?

— Нет. Но ты так похожа на неё…

— Потому что это её тело.

— Её. Однако ты его изменяешь… по-своему.

Я подтянула модифицированный из чулка гольф, заменяющий мне носки, и надела ботинок. Костас добрался до скамьи, тяжело опустился на край.

— Что-то случилось?

— С чего ты взял?

— По лицу вижу. У тебя… у неё тоже выражение такое бывало, когда что-то не шло должным образом… или когда она узнавала нечто тревожное, бередящее её сердце.

Тоже мне, менталист хренов. А то люди стены дубасят от хорошей жизни!

— Ничего не случилось, — огрызнулась, резкими движениями шнуруя ботинок.

— Ложь, — мягко пожурил Костас.

Ещё немного, и я его прямо на месте добью и скажу, что так и было.

— Тебе-то какая разница? Я не Феодора и в неё не превращусь, сколько ты меня ни разглядывай, — я затянула узел потуже, одёрнула штанину и выпрямилась. — Её к тебе чувства во мне не теплятся, зато есть кое-какие фрагменты из её памяти. И пусть я лично при сём не присутствовала, но твои попытки её загнать вкусила сполна.

Костасу хватило совести смутиться и взгляд отвести.

— Я не… не хотел, чтобы всё закончилось… как закончилось.

— Алишан права — ты тупо загнал девушку как лошадь и всё потому, что опасался, что суровая старшая сестра до вас доберётся и ата-та по попе за побег сделает?

— Прости.

— Ты не у меня прощения просить должен.

— Верно, — Костас вскинул буйную головушку, устало провёл ладонями по лицу, словно надеясь смахнуть с себя липкую паутину вины. — Я позвал Дору с собой, пообещал ей свою любовь, вечную преданность и иную, лучшую жизнь, но уберечь не сумел. Я хотел, чтобы мы были вместе, чтобы Дора ни в чём не нуждалась, и ненавистный ей долг перед родом не довлел над ней.

— Как бэ она и без тебя не нуждалась, — напомнила я.

— А долг перед родом? А долги её… Тебе известно, что Алишан настаивала на проведении сочетания?

— Так настаивала, что дотянулась до последнего.

И даже тогда провела его лишь с подачи Виргила.