Наречённая. Книга 1 (СИ)

Но бешеная погоня и пытка продолжалась до тех пор, пока небо не стало заметно темнеть. Спасением стало далекие огоньки, вспыхивающие в ночи за снежными перекатами барханами и холмами, только по мере приближения, к моей беде — это был никакой не город и даже не селение или хотя бы заброшенные дома, а разбившийся на десяток костров лагерь. Встречать главу отряда вышел Шед. Недобро глянув на меня, он поприветствовал своего предводителя, о чем-то заговорил, я не слышала, я едва не валилась с седла, вцепившись в повод онемевшим пальцами, сжимая от напряжения колени брюхо лошади — сама я с нее не слезу, это я поняла еще до того, как опустилась на долину ночь. Но даже теперь Маар не глянул в мою сторону. Я поджала губы собираясь с силами, хотя жар заливал голову, так что уже ничего не соображала. Меня спасительно подхватили чьи-то руки и стянули на землю, но стоять сама я не могла, а уж сделать шаг и подавно. Не успела я что-либо ответить, как Страж подхватил меня словно пушинку на руки, и понес вглубь стойбища. Я попыталась возразить, вырваться, ко слишком смертельно была вымотана, чтобы шевелить хотя бы языком, а стоило оказаться в надежных сильных руках, как усталость накрыла меня с головой с силой прибоя, я погрузилась в полубредовое состояние, бесконечно падая в кипящий котел усиливающейся в теле лихорадки. Я помнила, что меня занесли в шатер, освещенный костром и положили на что-то мягкое, накрыли тяжелыми шкурами.

2_13 Maap

Maap, положив Истану на постель, скинул с себя плащ и брюки, бросил охапку хвороста в очаг, вырытый прямо в заледенелой земле и обложенный камнями. У асс'aру вновь поднялся жар, и он злился на то, что женщины такие слабые и не выносливые. Их хрупкие тела могут выносить ребенка, но не способны перенести какую-то лихорадку. Он злился на себя за то, что вновь пришлось гнать во весь опор, иначе надвигающийся буран мог забрать ее жизнь, не успей они добраться до лагеря. И снова каскад противоречивых чувств хлестал нещадно так, что вставала красная пелена перед глазами. Истана протяжно простонала. Очнувшись, Маар взял ее походной мешок, вытряхнув из него все вещи. Тхара сказала, что дала ей трав. Найдя узел нужного сбора, Маар, зачерпнув снаружи снега в железную плошку, поставил таять и закипать на огонь.

Пока он готовил отвар, в шатре несмотря на то, что стужа крепла, скоро стало нечем дышать. Остудив немного на холоде взвар, Страж вернулся к девушке, сдернул с нее шкуры, ощупал ее лицо и руки — горячая. Она вся горит, как угли. Он отер смоченной в ледяной воде тряпкой лицо и шею девушки, приподнял затылок, осторожно поднося к сухим губам отвар. Истна, задышав часто, никак не принимала питье, но Маар держал крепко, заставляя пить, и она пила судорожно, мелкими глотками. Выпив все, асс'aру даже не открыла глаз, легла обратно на постель. Маар стянул с нее сюртук и сапоги, всю верхнюю одежду, оставив в одной сорочке. Девушка не отозвалась даже на то, что Страж прикасался к ней свободно. Смочив вновь ткань, он положил ей на лоб, накрыв ее тонким одеялом, подбив шкуры под бока, чтобы не дуло от стен шатра, хоть и плотных — любой сквозняк был опасен.

Сам Страж опустился на шкуры, облокотившись о толстую балку, смотря неподвижно поверх языков пламени на бледное лицо Истаны, наблюдая, как поднимается и опадает ее грудь в глубоком дыхании. Маар лишь единожды испытал боль и страх на вкус, когда слышал крики женщины на костре, навсегда запечатав это воспоминание в себе. Казалось, выжег все остатки его, но сейчас, при виде ослабленной до смерти асс'aру, внутри рвало все от бессилия как-то облегчить ей страдания. Он явственно ощущал, как лопается плоть на лоскуты, и была ли это ее боль или его собственная от вида это хрупкой, как хрусталь, асс'aру, слишком беззащитной сейчас, Маар не мог понять.

Всю дорогу он думал о том, что сказала ему Тхара. Ведьма права, о том, что он везет найденную асс'aру в крепость, скоро узнает совет и сам владыка. И от этой мысли ярость била страшнее молнии. Он соврал ведьме, он не только хотел иметь Истану, он жаждал, чтобы асс'aру была его вся, без остатка, до последнего волоска, до холодных глубин ее души. Эта маленькая лживая дрянь тянула из него жилы, его ломало от одной лишь мысли о том, что кто-то еще к ней прикоснется, сможет посягнуть на нее…

Проклятие!

Маар сомкнул веки, прогоняя прочь эти мысли. Внешне Страж оставался спокоен, но внутри него огненная буря билась, раздирая его на части, сгущая кровь. Сквозь треск сучьев в очаге и плотную духоту, напитанную травами и смолой, чувствовал он сущностью и видел внутренним взором приближение снежной бури, надвигающейся с севера. Ощущал, как воздух стал тяжелым, словно свинец, и твердь замерла в ожидании стихии, ветер уже подхватывал белую крупу, разнося по долине стылые вихри. На несколько дней они застрянут тут.

Он открыл глаза и неотрывно смотрел на лежащую неподвижно девушку, бледную, почти прозрачную, только жидкое золото перетекало в ее разметавшихся по постели волосах — блики костра.