– Видишь ли, – чересчур воодушевлённо заговорила она, когда тишина стала невыносимой, – Моя бабушка по отцу была из номадов, тех что живут за пустыней. Это их традиция – плести такие подвенечные платья. Позже к ним добавляются новые узоры, основанные на происходящем в жизни женщины, и это же платье используется и как погребальное. Сначала в узор зашифровывается только имя – все имена номадов имеют значения… Я сначала не знала, как представить моё, просто изображать снег казалось мне не очень интересным… но потом я вспомнила, что ты как-то сравнивал меня с подснежником… – она вновь слегка зарделась. – И решила изобразить их… – она поднесла часть полотна, что изображала ряд искусно вытканных цветов, поближе к свету. – Кроме того, изображаются и какие-то их достижения, те что были до свадьбы… Я, конечно, ничего особенного пока не сделала… Кроме как того, что пришла сюда… и… Так что я тут изобразила горы и лунные ночи… – она показала другую часть полотна, где можно было различить орнамент, обозначающий дорогу, вьющуюся вокруг горных вершин, и тени, по всей видимости пляшущие в лунном свете. – Потом эти же платья надеваются, чтобы отпраздновать рождение детей… и каждый из них тоже записывается в орнамент… их имена… их… – продолжила Снежана.
Она прерывалась всё чаще, как будто лишь теперь, лишь после того, как она произнесла всё это вслух, она вдруг со всей окончательностью осознала, что эта спокойная безмятежная жизнь обычной деревенской девушки для неё потеряна. Её платье останется тем же, нетронутым, к нему не добавится новых орнаментов… никто не оценит его красоту, а когда она умрёт – некому будет одеть его на её бездыханное тело и отнести её к могиле. Она поёжилась, резко прижала ладонь ко рту, чтобы удержать внезапные всхлипывания, и пытаясь вновь успокоиться. В конце концов, кто знает что произойдёт, если проклятие будет снято… Может Теймхнин… Нет. Это слишком глупая мысль – никто не возвращается из мира мёртвых в мир настоящих живых.
– Смотри, – она судорожно вздохнула и вскочила, пытаясь скрыть своё внезапное отчаяние.
Она подошла к другому столу, где лежал готовый головной убор и на нём вернувшийся к тому времени глаз-баюн. Он недовольно хрюкнул, когда Снежана попыталась вытащить из-под него головной убор. Даже несмотря на её подавленное настроение, она не смогла удержаться от смешка, видя его недовольное и упрямое выражение – он всё ещё был твёрдо убеждён, что это украшение было сделано именно для него! После недолгих уговоров и шутливого перетягивания, ей наконец удалось отобрать у него головной убор и надеть на себя. Убор был сделан в форме обруча с вычурной каймой и украшен длинными кистями с бутонами подснежников на концах. Она поправила его, прижала к себе готовую полоску платья и закружилась в традиционном свадебном танце номадов, тихо напевая соответствующую песню, которой её научила её прабабушка с отцовской стороны. Правда это было уже давно и она забыла некоторые слова, заменяя их похожими. Теймхнин мрачно наблюдал за ней. Он никак не мог понять, что с ним происходит. Что это за щемящая боль, которую он вдруг начал чувствовать? Он чувствовал что-то, что хоть и было смутно знакомым, но что он чувствовал последний раз так давно, что уже не знал как же это называется. Вид этой танцующей девушки причинял ему страдания, но не те, к которым он уже привык, не те, что происходили от его проклятого существования. Нет. Он вдруг впервые отчётливо осознал, что это именно он разрушил спокойное и благословенное будущее этой девочки. Невинной девочки, которая не причинила ему зла, чья вина была лишь в том, что она родилась не в той семье и доверилась подруге. Призрак в отчаянии затрепетал – откуда у него вдруг эти мысли? Почему он вдруг переосмысливает смерти тех девушек, которых привели в таверну предшественницы Снежаны? Он имел право на отмщение! Разве нет? Или может он просто позволил себе стать таким же чудовищем как и волкодлаки, которых он так презирал? Даже не пытаясь этому противостоять? Раскаяние. Внезапно он вспомнил имя той боли, что терзала его душу. Это было раскаяние.
Снежана сделала очередной поворот и её взгляд упал на эльфа. Увидев выражение его лица, она замерла на месте и побледнела.
– Что случилось? – спросила она, почему-то шёпотом.
Эльф вздрогнул, услышав её голос, потом отвернулся. Какое-то время он раздумывал и, наконец, ответил:
– Дом твоей семьи сожжён…
– Что? – ахнула Снежана и поспешно вернулась к столу. – Как? Почему? – она медленно опустилась на стул, глядя на призрака широко открытыми от ужаса глазами.
И вновь эльф какое-то время молчал, раздумывая о произошедшем тем вечером. Он и сам ещё толком не разобрался во всём этом. Наконец он взглянул на девушку, которая смотрела на него испуганно и выжидающе, и продолжил: