Наречённая (СИ)

Я задрожала, ломящая боль прокатилось по телу горячей волной с головы до пят. Саднило и жгло лодыжку от удара хлыста, и это липкое противное чувство грязи внутри и снаружи меня задушило, заковало моё тело в панцирь льда, я мгновенно потеряла чувствительность. Хотелось немедленно отмыться, отскоблить с кожей все следы, оставленные им. Как я могла остаться в живых после такого?! Он — чудовище, демон, не человек, он не знает жалости, у него нет сердца, мне не на что надеяться. Я в ловушке, словно птица, угодившая в силки, и мне теперь с обломанными крыльями не улететь. Немое отчаяние, граничащее с болью, раскололось в груди с оглушительным треском. Он сломает меня до конца. Теперь я его игрушка, его вещь. Он будет терзать меня и мучить, пока я ему не надоем. Мне не стоит надеяться, что исгар пощадит — это невозможно.

Задышав часто и обрывисто, я сдержалась, чтобы не простонать, не зарыдать в голос, осознавая в полной мере, на что я обречена.

Всё же разлепила веки и тут же зажмурилась от яркого света — уже утро, горел очаг где-то рядом, трещали в нём поленья. Я лежала в чьей-то чужой постели, пропитанной влагой моего собственного тела, всё здесь было мне незнакомым. Мне нужно привыкать к той мысли, что у меня нет ничего и никого — я одна, совершенно одна, мне не к кому обратиться, и просить о помощи тоже некого: мать отреклась, отец давно мёртв, сестра погибла, теперь мой хозяин — он, Маар ван Ремарт.

Через толщу шума в голове вдруг просочился его голос. Всё тело закаменело, дыхание исчезло из груди — он был тут. Звучание его было ровное, проникновенное, и можно сказать, что голос его приятный, он разносился совсем рядом, продирая мой слух и сердце тупым ножом. Как это чудовище, этот убийца и палач может иметь такой красивый голос?! Как этот ублюдок, который пользует девушек и выбрасывает, как порченую вещь, может иметь тело Аполлона?! Всё это не умещалось во мне, отяжеляло и топило. Нет, не нужно раскисать, жалеть себя — всё это мне не поможет. Нужно найти выход, он есть, я знаю, сестра мне говорила — сильнее нас нет никого в Наврииме. Только вот незадача, никто меня не учил этой силой пользоваться, раскрывать её в себе. Да и в чём она, собственно, заключается, я не знала. Мать унесла эту тайну с собой, а отец… отец запрещал. Вояна молчала, да и что я могла понять в девять лет?! Это тупик.

Страж не заметил моего пробуждения, а я и не сразу поняла, что он не один здесь и с кем-то разговаривает.

— Когда Ирмус узнает о твоей находке, он непременно пожелает её забрать у тебя, — услышала я старческий клокочущий голос и застыла.

— Он не узнает, он за сотни миль от нас.

— Её видело слишком много глаз, слухи разносятся быстрее ветра, тебе ли об этом не знать.

— Значит, я поставлю ей клеймо на лицо, и он не захочет её.

Я содрогнулась от произнесённых жестоких слов Маара, меня пробрал мороз, но я не шевелилась, чтобы никак не выдать своего пробуждения.

— Дело не только в красоте, она не просто девушка с красивым телом.

— Значит, мне всё же придётся её убить.

— Ты твердишь, что она не имеет для тебя значения, и в то же время ты не хочешь её ни с кем делить. Значит, она для тебя всё же имеет ценность.

— До тех пор, пока я не отымею её во все дыры.

Проклятый ублюдок! Я сжала кулаки, а к горлу подкатила дурнота, загорелось в груди.

— Ты противоречишь сам себе.

— Кажется, мы об этом уже говорили Тхара, — прорезалось раздражение в красивом и в то же время омерзительном голосе этого выродка.

— Не нужно её портить, Маар, сила в этой ассару спит, она не знает её.

— Откуда тебе это известно?

— Я ведьма, мне не сложно узнать.

— Я не верю, она изворотлива. Она пыталась меня одурачить, и ей почти это удалось, а потом она показала своё истинное лицо…

Повисло молчание, такое гнетущее, тягучее, оно горячей смолой облило меня, обездвижив совсем, казалось, они уже обнаружили, что я не сплю.

— Буди её, нам нужно выдвигаться, — приказал страж, а следом послышался шелест одежды и скрип ржавых петель.

Лёгкий сквозняк мазнул кожу, и я смогла свободно выдохнуть, забыв, как дышать, за ту долю мига, пока исгар покидал лачугу.

— Никогда не притворяйся спящий, он может это почувствовать. Вообще ни в чём не притворяйся, — строго заявил клокочущий голос.

Я приподняла веки и повернула голову.

— Он может простить глупость, но не ложь. Так что тебе лучше сразу отказаться от неё.

Со скамьи поднялась морщинистая старуха со смуглым лицом и направилась ко мне.