Наречённая (СИ)

Я сглотнула. Всё же повиновалась ему, собрав полы сорочки, потянула с себя, открывая своё тело глазам стража. Пусть смотрит, он может брать моё тело, сколько угодно, но никогда не доберётся до души. Я не смотрела на него и застыла в ожидании, ощущая, как на спину упал тяжёлый каскад волос, прикрывая плечи. Мне было страшно поднять на него взгляд, даже леденело всё внутри, казалось, что вот-вот он накинется на меня, как зверь, вонзить зубы в мою плоть, растерзает. Оставшись без одежды, теперь я ощущала, что здесь не так и душно: по коже скользил сквозняк, тревожа чувствительные соски, они сжались, завязываясь в тугие комочки и призывно-откровенно топорщась. Меня накрыл жар от смущения. Глупое тело. Но я всё же удержала себя, чтобы не закрыться, чтобы он не думал, что я уязвима сейчас больше, чем когда-либо. Всё внутри смешалось, я не понимала, куда делась моя злость. Она растаяла. Его взгляд безысходно распалял во мне стыд. И кажется, что он насмехается надо мной, делает так, чтобы расшатать мою без того хрупкую, держащуюся на руинах уверенность.

Молчание затянулось, и я слышала в нём тяжёлое дыхание Маара. Я видела только его чуть расставленные ноги, напряжённые, жилистые, идеально ровные, красивые: мышцы то напрягались, то расслаблялись, вызывая во мне волнение, бьющее наотмашь. В горле пересохло так, что язык прилип к нёбу.

— Мне бы не пришлось делать тебе больно, если бы ты держала язык за зубами и исполняла мои приказы так же послушно, — прозвучал его чуть севший голос, и в нём немое возбуждение, как терпкое послевкусие красного вина — опьянило разом.

Я одёрнула себя, выстраивая преграду. Так дико страшно мне не было никогда, но это был другой страх, исходящий не от боли и запаха крови, а от какого-то ещё не ведомого мне чувства.

«Его брат убил мою сестру!» — всплеснулась внутри огненными, багряными густыми пятнами боль, как кровь от жертвенного быка.

Маар такой же ублюдок, как и его кровный вымесок! Он ничем не отличается от него, яблоко от яблони недалеко падает… Страж пользуется мной, он выкинет меня на растерзание своим воинам, как только я ему надоем, а потом полоснёт лезвием по горлу, разве не это он говорил Тхаре там, в хижине? И сейчас страж не удовлетворится лишь одним созерцанием моего тела.

— Ты пользуешься моим бессилием, но рано или поздно всё может поменяться местами. Я никогда не буду послушной, и тебе до меня не добраться. Ты сдохнешь, но никогда не получишь то, чего хочешь, — выплеснула я на выдохе, буравя его взглядом, зная, чем это всё может обернуться для меня.

Маар хмыкнул.

— Нет, ты всё же глупая и ничем не отличаешься от тех сук, которых я трахал.

Он протянул руку, а я едва удержала себя, чтобы не зажмуриться и не отвернуть лицо, с вызовом ожидала худшего. Страж коснулся моих волос, а я задержала дыхание, сотрясаясь неизвестно от чего, от напряжения, острого, дикого, изматывающего. Я словно на плахе с болезненным замиранием жду, как вот-вот обрушится на мою шею наточенный клинок гнева стража, жду того, как он набросится на меня и причинит боль ещё большую, чем уже причинил. Он убрал пряди за плечо, открывая мою грудь полностью. В сей же миг я посмотрела на него, подняв подбородок, и дух захватило. Маар смотрел на меня так, как не смотрел никогда до этого, дико, первобытно. Мне бросило в жар. Те маски, что он надевал на себя, вдруг растаяли в одночасье. Сейчас он больше всего походил на зверя с пылающим, таким живым, голодным взглядом, что стены шатра поплыли от моего бессилия смотреть в тёмные вязкие глубины его сузившихся до точек зрачков.

— Смажь все ссадины той мазью, что дала тебе Тхара, и пей отвар, ты должна встать на ноги прежде, чем утихнет буря, — он убрал руку, так и не прикоснувшись к коже. — Вон там, в бадье, вода. Помойся и переоденься в чистое, от тебя несёт, как от взмыленной кобылы. Я вспомню твои слова чуть позже, ассару, когда ты меньше всего будешь ждать моего наказания, и обещаю, ты пожалеешь о том, что посмела открыть рот и выплюнуть свой яд.

Я выдохнула, до этого сжимая и задерживая воздух где-то в груди, погружаясь до глухоты в недоумение от того, что он даже не тронул меня. Маар скрылся в другой половине шатра, оставляя меня одну. Воздух сгущался где-то в глотке, дыхание срывалось и дрожало, по телу растекался жидкий колючий холод, а сердце колотилось так, что вот-вот проломит рёбра.

Сцепив зубы, я схватила покрывало и поспешила прикрыться.

Завернувшись плотно в плед, я поднялась со своего ложа. Немного подождала, пока темнота в глазах рассеется, а тело привыкнет к вертикальному положению и окрепнет. Ступая по деревянным доскам, покрытым коврами, я прошла к своим вещам, что лежали на массивном деревянном сундуке, и застыла. Прямо сверху лежало зеркало. Я едва не отшатнулась, как будто увидела огромного паука или змею. Страшно вновь испытать тот опыт, который не принёс мне ничего хорошего. И только когда присмотрелась, поняла, что это не настоящее зеркало — оно было чуть мутным.

Как здесь оказалось?