Судя по всему, Маргарет не поняла суть задания, но, как оказалось, это не имело значения, потому что где-то в середине урока в класс вошла Андреа и положила конец всей образовательной программе.
– Денег нет, – сказала она и выразительным взглядом посмотрела в сторону Хелены. – Ребятишки, можете выбросить эти ваши письма.
Хелена никогда бы не назвала их ребятишками, но в Америке так, наверное, принято.
– Не надо ничего никуда выбрасывать! – закричала она. – Я хочу послать все эти письма моей маме!
Однако ребятишки оказались народом жестоким и забросали Хелену смятыми в комок письмами и бумажными самолетиками – этакий теракт со стороны граждан страны, которым якобы неведом террор.
– Видишь ли, – сказала Андреа, когда ребячья ватага выкатилась из классной комнаты. Хелена посмотрела туда, куда устремила свой взгляд Андреа, а именно на кучу скомканных писем на полу класса. – Я хочу сказать, видишь ли, – повторила Андреа и тоже подняла с пола несколько бумажных комков, – концерт окончен. Денежки – того, были да сплыли. Понятно?
– Моя мать здесь не работает, – произнесла Хелена. – И я тоже.
Андреа вздохнула.
– Тебя уволили, – сказала она. – Меня уволили. Нас всех уволили, потому что денег нет. Были да сплыли. В общем, гореть нам ярким пламенем.
– Что ж, гореть так гореть, – согласилась Хелена, кладя в сумку бумажный самолетик. – Как в той песне. Я охвачен огненным кольцом. Ее еще пел этот, как его там, Джонни Мани.
– Огненно, – поправила Андреа. – Джонни Кэш.
– Агрессивно, – произнесла Хелена. – Хитро.
Это было по части художественного выражения, той самой части, за которую ей обещали деньги. Кстати, какое там было третье слово? Хелена задумалась.
– Деньги, – произнесла она и выглянула из окна. Город словно океаном дешевого вина был затянут пеленой дождя, влажной и серой, и это тоже напоминало любовь. Обычно мы любим кого-то конкретного, но без денег. Это нам как-то без разницы. Потому что мы в отчаянии. Без денег с тем же успехом можно пристроиться к чужой подружке, и не так уж важно, любовь это или нет. Но для таких людей, как Хелена, этого мало. И каждое произнесенное ею слово любви становилось еще печальней. Каждое новое слово становилось все печальней и печальней, как те записки в ее сумочке.
– Деньги, – в очередной раз произнесла она. – Деньги, деньги, деньги, деньги, деньги, деньги, деньги.
КРАТКО
Играя сегодня в гольф, я нечаянно отшиб сороке голову. Да-да, любовь моя, да-да. Ну, если не сороке, то какой-то другой птице – мячиком, прямо в воздухе. Птица упала. Я подошел к ней через всю лужайку, толком не понимая, что мне только что привиделось: какой-то непонятный черный комок рухнул на землю. Я хорошо размахнулся, да и глазомер у меня тоже не плох, но есть такие моменты, когда не важно, смотришь ты или нет. Клюв у сороки был открыт, будто она сама отказывалась поверить в случившееся. Я поднял мячик и посмотрел на оставшийся на нем кровавый след. Затем слегка поддел мертвую птицу ногой, стараясь откатить ее в ту часть площадки, где трава погуще. Здесь я тебя и похороню, о крылатое создание, что оказалось на пути моего мячика для гольфа. Ибо только мне одному известно о твоей мертвой голове.
Мое детство прошло в доме, на заднем дворе которого имелись бассейн и что-то вроде сарайчика с душем, где можно было переодеться, если вам хотелось поплавать. А еще там была моя старшая сестра. А у нее ухажеры. Обычно, когда они приходили поплескаться в нашем бассейне, я куда-нибудь сваливал, потому что моя старшая сестра приваживала к себе ухажеров, и было бесполезно надеяться, что к нам в гости придет какая-нибудь девушка. Мне уже стукнуло четырнадцать. Другие девушки ходили в бассейн при клубе, поэтому я тоже ходил в бассейн при клубе, и там они сидели, девушки, которые были старше меня. Ряды ног, ряды солнечных очков, ряды глуповатого хихиканья. Они были не против, чтобы я тоже подсаживался к ним. Они знали, что я рассматриваю их – вряд ли бы моя сестра обиделась, потому что я был единственным их кавалером. Да-да, любовь моя, да-да. Я подавал им лосьон. Да-да, любовь моя, да-да. Это было мое лето, два моих лета, мои длинные уик-энды, вся эта неожиданно свалившаяся на город солнечная погода. Ни одна из тех девушек мне не нравилась. Я не смог бы нарисовать тебе, что открывали их купальники, хотя, наверное, именно туда я, четырнадцатилетний, и таращился в первую очередь, на все эти участки обнаженного тела. Да-да, любовь моя, да-да.