Наречия

Питер уже вышел из машины, глядя то в одну, то в другую сторону улицы. Он подождал, пока я тоже выйду и присоединюсь к нему. Я вышел на тротуар — вокруг была жуткая грязь: плевки жвачки на асфальте и бензиновая гарь вместо кислорода в воздухе. Говорят, что если вы по-настоящему влюблены, то мир предстает перед вами в самых лучших красках. Однако в моем случае — случае с Питером и, как мне кажется, в более наивные дни моей жизни с моей подружкой по имени Андреа и Бобом Диланом — мир кажется еще более омерзительным, и тогда объект любви еще резче выделяется на его фоне своей красотой. Это и есть любовь, нечто прекрасное посреди заплеванной улицы. Так почему бы не поднять ее, эту любовь, и не взять себе, даже если и обнаружил ее в такси? Кто нашел, того и вещь, как говорится, и мне ужасно хотелось, чтобы меня кто-то нашел и взял себе. Я отчетливо видел, словно то был некий барельеф, каждый квадратный дюйм его одежды. Питер вежливо кивнул мне и направился к ближайшей дешевой кафешке. Черные джинсы. Зеленовато-оливкового цвета куртка. На одном локте порвана и заклеена лентой. Настоящий «барсик».

Не стану утомлять вас описанием этого заведения. Питер прошел на шаг впереди меня к отгороженной кабинке, и я — на секунду замешкавшись, не зная, где мне сесть, рядом или напротив, — все-таки сел напротив. Не буду его стеснять. Не стоит с самого начала осложнять наши отношения тем, что я больше не живу на Тридцать седьмой улице и все такое прочее. Ничего, через пару месяцев найду себе однокомнатную квартирку. Наверное, найду. Скорее всего найду. Будем надеяться. Потому что, когда живешь в Нью-Йорке, квартирный вопрос может затмить собой все остальные стороны ваших отношений, и тогда уж не жди ничего хорошего.

— Два кофе, — сказал я кому-то, кто обслуживал наш столик, и нам принесли заказ, причем одновременно обе чашки.

— М-м-м… — произнес Питер. Вид у него был слегка растерянный.

— Я понимаю, — заговорил я. — Ты не знаешь, с чего начать. Извини, я умолкаю. Можешь говорить. Тебе молока?

— У нас времени в обрез, — произнес он, придвигая чашку. Без молока. Я мысленно отметил про себя, какой кофе мы с ним будем пить в будущем. — У меня в некотором роде график.

— Понимаю, — ответил я. — Главное, не брать ничего в голову. Я, по всей видимости, все-таки сяду в поезд. Надо проведать отца, рассказать ему, что случилось.

— О’кей, — отозвался Питер, но я видел, что ничего не о’кей. Он смотрел мне через плечо и делал сжатой в кулак рукой небольшие круговые движения, словно что-то чертил в воздухе.

— Я бы мог все объяснить в письме, — произнес я, — если это, конечно, что-то изменит. — Принесли счет, и я, не глядя, вынул из бумажника очередную банкноту. — На самом деле все очень просто. Согласись, просто удивительно, что такое происходит довольно часто, хотя на самом деле все сводится лишь к трем простым словам.

— Да, вроде бы как, — произнес Питер, допивая кофе. Он явно напрягся. Не иначе, как подумал, что я его в конце концов отверг. Я потянулся через столик, через банкноту — кстати, я разглядел, что это была пятидолларовая бумажка, — и попытался дотронуться до его рук с симпатичными голубыми жилками. Он тотчас встал и отпрянул словно ужаленный.

— Ты кто? Пидор? — спросил он.

— А что, это тебе не нравится? — ответил я.

Я остался сидеть на месте, зачарованно глядя на него снизу вверх, словно то был вулкан, мой Везувий или Мауна-Лоа, извергающий любовь на ужасный уродливый город.

— Это все ярлыки, Питер. Вот и все. Ярлыки. Или ты не знал?

— Откуда тебе известно, как меня зовут? — спросил он и попятился, сделав еще пять шагов. При этом он наткнулся на кого-то и на мгновение опешил, бормоча извинения. Это был незнакомый ему человек. Питер ударился о незнакомого человека. — Откуда, черт возьми, тебе известно, как меня зовут?

— Питер! — выкрикнул я, но он уже вышел вон. Я через всю кафешку бросился вдогонку. Как меня занесло сюда? Почему я не оказал ему чуть больше внимания? Почему не пригласил в заведение поприличней? Например, в суши-бар? Ведь у меня есть деньги. Я мог потратить их все до последнего цента. На него. На мою Фудзияму. На мой Везувий. Какая мне разница? Мой отец жив и здоров, но когда он скончается, мне наверняка перепадет кое-что, тем более что к тому времени — я в этом почти не сомневался — я уже стану заместителем менеджера. Уж как-нибудь мы бы с ним решили и этот вопрос. Квартирный вопрос бессилен испортить наши отношения.

— Питер!

Однако Питер уже был рядом со своим такси, глядя вниз и устало тряся головой, словно мысленно отчитывал себя. Может, вспомнил, как его уже когда-то отвергли, или же просто глядел на заплеванный жвачкой тротуар. Мир обрушивался на него, но моя любовь готова была прийти ему на помощь. Как и все холостые мужчины, он боялся серьезных отношений, предпочитая плыть по течению, где время от времени его мог снять первый встречный.

— Питер!

Не говоря ни слова, он прыгнул в машину, глядя, я это точно понял, в зеркало заднего обзора на отражение потока машин, что гудел вокруг нас.

— Я люблю тебя! — крикнул я.