Нариманов

Только, покуда мираж забот «Мусавата» о «всеобщем благоденствии нации» поблекнет, мало-помалу исчезнет, не избегнуть жертв, страданий сотен тысяч людей. Сразу, в девятьсот восемнадцатом году, Коммуна под корень не подрубила сил, развитых националистами. На чашу весов всей тяжестью легло:

…Не был достаточно закреплен союз бакинских рабочих с крестьянством азербайджанских провинций. Даже в ближайших окрестностях Баку беднота не дождалась передачи обещанных ей помещичьих земель.

…В горячке и крайностях гражданской войны, интервенции, блокады, вынужденных политических союзов не всегда удавалось считаться с религиозными воззрениями, житейскими традициями.

Над всем над этим трудно размышляет Нариманов. В тишине бессонных астраханских ночей не раз вспоминается поговорка: «задним умом человек крепок». К тому же порой исправлять труднее, чем предвидеть. В политике, на крутых ее поворотах особенно губительна инерция, догма, когда все, что невозможно затиснуть в обветшалую, прохудившуюся форму, объявляется как бы несуществующим. В закавказской реальности это упрямое несогласие «старичков» — определение Сергея Кирова — из краевого комитета партии считаться с тем, что немало месяцев назад фактически образованы три национальных государства.

Звать вспять к затверженной идее областной автономии, как настаивает крайком, невозможно. Не пойдет за большевиками рабочая масса, не склонится на их сторону крестьянство, не поспособствует им интеллигенция, ежели распространится слух: «Советская власть намерена после своей победы отменить наши национальные республики! Опять вернуться к губерниям…»

Дадаш Буниатзаде, вернувшись из Москвы в Астрахань, передает Нариманову слова Ленина: создание самостоятельной республики — правильно. Возврат к губерниям, присоединение к РСФСР — колонизаторство и даже глупость.

Первое побуждение Нариманова после разговора с Буниатзаде — самому отправиться в центр, добиться встречи с Лениным. Выложить без оглядки все, что выстрадано, обдумано. Дальше действовать с его одобрения…

В Москву Нариманов поедет. Через несколько месяцев. По вызову ЦК. И письмо со своим планом отправит в Москву не раньше конца марта девятнадцатого года.

Не потому, конечно, что приутихла душевная боль. Другое, совсем другое. В национальных вопросах — тысячу раз осторожность и внимание, осторожность и строгость — лишь потом решение. Тем более что всякое действие Коммунистической партии, Советской власти по государственному устройству Кавказа гулко откликается на мусульманском Востоке. И Нариманову приходится, как бы ни было тяжко, сдерживать нетерпение. Каждую строку, каждый параграф своего обращения в Москву несчетно перепроверять. Наедине с собой и в острых спорах со сгруппировавшимися вокруг него бакинцами.

Ну а тем временем события на Кавказе, на театре войны, с каждым днем поднимают значение Астрахани. Падет этот истерзанный город, упрямо вклинившийся между двух важнейших фронтов — Восточного и Южного — сомкнутся основные антисоветские силы. Флот англичан из Каспийского моря поднимется по Волге на север. Оборвутся мало-мальски доступные связи с Баку.

Напряженней становится обстановка в Астрахани — прибавляется обязанностей у Нариманова. В Комиссариате по делам мусульман Закавказья он — председатель. В губернском исполкоме — заведующий отделом просвещения. В мусульманской секции губернской организации большевиков — член комитета, руководитель группы по связи с ЦК партии. И «агитатор-пропагандист губкома» на собраниях и митингах выходцев из Персии, кавказских горцев, киргизов, калмыков. Также он отвечает за политическое воспитание турок — постоянных жителей Астрахани и бывших военнопленных, выступает докладчиком на их съезде «О текущем моменте и влиянии Октябрьской революции на трудящиеся массы восточных народов вообще, а Турции в особенности».

Ему еще предоставлена трибуна в городских мечетях. Оливковая ветвь протянута духовенством после достопамятного собрания молл 20 декабря. Собрание состоялось в разгар волнений, забушевавших вслед за оглашением закона об отделении церкви от государства, школы от церкви. Провокаторы изо всех сил убеждали: «В пятницу чекисты закроют все до единой мечети, сожгут кораны. Правоверные, подымайтесь на защиту благочестия!» Необходимо было предпринять нечто решительное — фронт рядом. С согласия губкома партии Нариманов приглашает молл пожаловать в главную Черную мечеть. Неприкосновенность, полная свобода высказать свои претензии, требования к властям гарантируются его словом. Отказать доктору Нариман-беку — определенно навлечь на себя недовольство мусульманского населения. Придется идти. Нариманов благодарит собравшихся и негромким, обычным своим голосом начинает разговор: