Нарисованная смерть (Глаза не лгут никогда)

Лиза взяла пульт и включила звук точно в момент, когда мэр Кристофер Марсалис начал говорить.

Уважаемые дамы и господа! Прежде всего хочу вас поблагодарить за столь репрезентативное присутствие. Это облегчает и в то же время осложняет мою задачу.

Кристофер выдержал паузу, и в зале воцарилась напряженная тишина. Джордан хорошо знал эту способность брата оттягивать на себя общее внимание – она у него не выработанная, а врожденная. Но теперь голос его звучал устало, в полном соответствии внешнему облику.

Полагаю, вы в курсе трагических событий, потрясших весь город, и мою семью в частности. Потеря сына не проходит для человека бесследно. Помимо скорби, она заставляет задуматься о том, как и для чего ты живешь. Я с горечью сознаю, что в моем стремлении стать сначала политиком, потом мэром, забыл о том, что я, прежде всего, отец. И в результате я теперь не в состоянии ответить на вопрос, который каждый из вас вправе мне задать: «Как же ты позаботишься о наших сыновьях, когда не смог уберечь своего?» Поэтому и по другим причинам личного характера я слагаю свои полномочия после срока, необходимого для избрания нового мэра. Но прежде чем оставить вверенный мне моими согражданами пост, хочу восстановить справедливость в отношении моего брата, лейтенанта нью-йоркской полиции Джордана Марсалиса. Несколько лет назад, защищая мою репутацию, он взял на себя вину за совершенный мною проступок. Я позволил ему это сделать, чего никогда себе не прощу. Помню, он сказал мне в тот злосчастный вечер: «Хороший мэр важнее хорошего полицейского». Заслуга в раскрытии недавних преступлений принадлежит исключительно Джордану, и теперь я вынужден ему возразить: «Хороший полицейский важнее мэра, который не достоин им быть». Надеюсь, город учтет это и если не вернет ему прежнее звание, то хотя бы не откажет в заслуженном уважении.

У меня все. Решение о моей отставке окончательно и бесповоротно. Дамы и господа, благодарю за внимание.

Кристофер повернулся спиной к возбужденному гомону зала и скрылся за дверью в глубине его.

Лиза взяла пульт и вновь заставила телевизор умолкнуть.

Потом с неуверенной улыбкой взглянула на Джордана.

– Я рада за тебя.

Джордан махнул рукой.

– Да мне уже все равно. А вот за него я рад. Не всякий решится на такое публичное самобичевание. Он решился, и я уважаю его за это.

Помолчав, Лиза кивнула на его сумку и шлем, которые все время маячили у нее перед глазами, как она ни старалась на них не смотреть.

– Уезжаешь?

– Лучше поздно, чем никогда.

Лизе не хотелось, чтобы он смотрел на нее вот так, в упор. Лучше б он сразу ушел и представился ей на мотоцикле, с каждой минутой увозящем его все дальше от нее, потому что в самой дальней дали он был бы к ней ближе, чем сейчас.

– Хорошо, что для тебя ничего не изменилось.

Джордан покачал головой, подкрепляя свои слова:

– Нет, изменилось, и нечего лгать самому себе.

Он встал, подошел к столу, расстегнул молнию на сумке. Порывшись в ней, достал шлем и положил рядом со своим. Лиза его сразу узнала. Тот самый шлем, что он купил ей перед поездкой в Покипси.

– Хотелось бы верить, что ты не откажешься снова надеть его и уехать со мной.

У Лизы перехватило дыхание, поэтому она отозвалась не сразу:

– Ты уверен?

– Да. Больше я ни в чем не уверен, но на этот счет у меня нет никаких сомнений.