Нарисованные шрамы

Нина смотрит вверх, но не делает ни единого движения, чтобы слезть с моих колен. Вместо этого она продолжает играть с моими волосами, наблюдая за их приближением.

— Мистер Петров, — говорит ее отец, когда они подходят. Ее мать просто кивает, ее взгляд сосредоточен на руке Нины, которая все еще зарыта в моих волосах.

— Просто Роман, пожалуйста, — говорю я и перевожу взгляд на мать Нины. — Итак, что вы думаете о новой работе Нины, Зара?

Она моргает, заметно напрягаясь, затем выдает мне улыбку, настолько фальшивую, что ее можно нарисовать на Барби.

— Очень... мило, — говорит она и смотрит на Нину. — Мы хотели купить одну из твоих картин.

Нина недоуменно смотрит на нее.

— Возможно, что-нибудь без мертвых цыплят. Если можно, — добавляет ее мать.

— Ты можешь выбрать любую, не обязательно покупать, — говорит Нина, все еще глядя на мать с легким замешательством на лице. — Просто выбери то, что тебе нужно, и скажи Салли. Это женщина в красной юбке, вон там, у входа. Все, кроме большой картины в соседней комнате, продаются.

— Мы уже спросили, когда вошли, — вставляет Сэмюэль. — Она сказала, что все картины уже проданы.

— Этого не может быть, мы открылись десять минут назад, — бормочет Нина и смотрит на меня. — Я должна узнать, что происходит.

Она слезает с моих коленей и спешит к женщине на другом конце комнаты.

Я поворачиваюсь к ее матери.

— Выбери то, что вам понравилось, и скажите Салли, что я разрешил.

Зара Грей смотрит на меня с удивлением.

— Ты их купил?

— Конечно, я купил. — Я киваю и смотрю туда, где Нина стоит с куратором. — А ваша жена знает, Сэмюэль?

Он резко вдыхает, а затем произносит придушенное: — Да.

— Хорошо. Но вы должны кое-что знать, — говорю я и поворачиваюсь к ним лицом. — Сделка отменяется, Сэмюэль.

— Отменяется? — Он сглотнул и быстро сцепил свои дрожащие руки перед собой. — Что это значит?

Я смотрю на него, затем перевожу взгляд на мать Нины, которая смотрит на меня с ужасом в глазах.

— Это значит, что я забираю вашу дочь.

Схватив колеса своего кресла, я направляюсь к Нине, оставляя ее родителей стоять с открытыми ртами перед картиной с девочкой в зеленом платье.

— Салли говорит, что анонимный покупатель купил все картины! — говорит Нина, как только я подхожу.

Мне едва удается сохранить серьезное выражение лица.

— Какой эгоистичный сукин сын.

— Вот именно. — Она кивает. — Хорошо, что я сказала Марку сразу же отметить, что большой парень не продается.

— Почему?

Она загадочно улыбается. — Она для тебя.

Я смотрю на нее, скрежеща зубами. — Где она?

— В другой комнате, за углом, но... куда ты идешь, Роман, подожди!

Я игнорирую ее и продолжаю толкать кресло так быстро в сторону комнаты, которую она указала. Мы договорились, что она не будет делать автопортрет для выставки, и будь я проклят, если собираюсь позволить кому-то увидеть его. Они уберут его немедленно, или я кого-нибудь убью.

— Роман! — Нина стучит каблуками позади меня, пытаясь следовать за мной. — Это не та, где я голая! — кричит она мне вслед.

Внезапно в галерее наступает абсолютная тишина. Я останавливаюсь и поворачиваюсь, чтобы увидеть по меньшей мере пятнадцать человек, включая родителей Нины, которые смотрят на нее потрясёнными лицами.

Она, кажется, не замечает этого и встает передо мной, положив руки на бедра.

— Почему тебе всегда нужно устраивать сцены?

Я приподнимаю брови.

— Ты только что сообщила всей галерее, что есть картина, на которой ты изображена обнаженной, и это я устраиваю сцену?

Она моргает, смотрит через плечо на людей, которые все еще смотрят на нее, и хмыкает. — Упс.

— Да. — Я киваю головой. — Пойдем посмотрим на эту картину, пока я не вышел из себя, потому что там, по крайней мере, десять мужчин представляют тебя без одежды прямо сейчас.

Она смеётся и показывает налево. — Сюда.

Мы поворачиваем за угол и входим в отдельную часть галереи. Она почти такая же большая, как первая, но там выставлена только одна картина. Три прожектора освещают ее сверху. Выставка только что открылась, поэтому здесь всего два человека. Они стоят в стороне, что дает мне возможность видеть композицию без помех.

Как и другие работы Нины, она выполнена в основном в серо-черных тонах, но формы здесь более четкие, более узнаваемые. В нижней части картины груды камней, зданий и различные обломки. Облака дыма то здесь то там выполнены белой краской. Над центральной кучей обломков возвышается одинокая фигура с огромными дьявольскими рогами. Он также выполнен в черном цвете с оттенками серого, а в правой руке держит огромную кувалду, как будто он находится в середине замаха. Лица фигуры не видно, потому что на нем огромный красный шлем в форме волчьей пасти, а за ним развевается длинный красный плащ. Он великолепен.

— Почему он все крушит? — спрашиваю я, не в силах оторвать взгляд от сцены.

— Потому что он может, я думаю.

— Что это за развалины домов вокруг? Городские руины?

— Не совсем. Это метафора.

— Для чего? — спрашиваю я.

Нина наклоняется ко мне и шепчет на ухо:

— Для моего бедного слабоумного разума. Или того, что от него осталось после того, как ты так искусно разрушил его, Роман.