Нарисуй мне дождь (СИ)

— В таком случае, будьте любезны, поберегите свои карты для Буратино из страны Дураков. Раз вы такой завзятый игрок, сыграем. Бросим монету, проверим, кому из нас больше везет, - я достал пять копеек, показал их ему с обеих сторон и предложил условия, — Выпадет орел, я забираю ваши деньги, решка — вы мои. Бросаем один раз и расходимся, без отыгрыша. Согласны?

Макс задумался, морщины на его покатом лбу обозначили тяжелое движение мысли, он вдруг разразился своим булькающим хихиканьем.

— Ты четкий парень, но так играть я не согласен! В карты, давай, а так — нема дурных.

Макс сразу потерял ко мне интерес и наконец отстал, но уходить перехотелось. На небольшом возвышении для оркестра появилась местная джаз-банда в составе четырех человек: гитара, аккордеон, ударник и лысый скрипач в клетчатой рубашке. Они начали что-то наигрывать, но как-то отвлеченно, будто небрежно, темп их игры был какой-то необычный, казалось, они просто забавляются, играют абы как. Ударник задавал какой-то рваный волнующий ритм, аккордеонист, подхватив его, уводил куда-то в сторону, упрощая аккорды, а скрипач подыгрывал с лету и всегда в тему. Иногда его импровизации не соответствовали основной мелодии, они ломали ритм, один звук, вступал в конфликт, с другим, и появлялся изумительный рисунок, всего лишь новое созвучие. Эти перепады мелодии производили потрясающее впечатление. Жаль только, в каждой их импровизации звучала безнадега.

— Долго мы будем слушать эту вагинальную музыку? — со слезой и насмешкой в голосе спросила Ли. — Не могу больше переносить этот гнутый звук, и так на душе кошки скребут… Андрюша, сделай что-нибудь! — с наигранной капризностью потребовала она.

Я не сомневался, что и она была потрясена их исполнением, но дальше их слушать было нельзя, меланхолия, что жила в их музыке, могла сокрушить любое сердце.

— Слушаюсь, мой повелитель. Что ты желаешь? — поклонившись, и на восточный манер приложив руку к сердцу, спросил я.

— Пойди и закажи что-нибудь божественное, — жестом достойным Екатерины Великой она указала мне путь к музыкантам.

Я подошел к эстраде и вопросительно посмотрел на аккордеониста, он взглядом указал на ударника, видно тот у них держал банк. Ударник наклонился ко мне, продолжая отбивать довольно сложный ритм.

— У вас бесподобный скрипач, передайте ему, пожалуйста, поздравления от моей девушки. Вы не могли бы исполнить для нее что-нибудь… такое… — я замялся и не найдя слов, положил на стоящий рядом с ним стул рубль. — Что-то божественное, на ваше усмотрение.

Он улыбнулся и понимающе кивнул. Оркестр перестал играть, они недолго посовещались и вдруг, в тишине пустого ресторана что-то произошло. То зазвучала скрипка! А потом вступил их солист с аккордеоном. Голос у него был низкий, какой-то надтреснутый и, казалось, будто он поет сам для себя, не думая, слушают его или нет, но его простая до наивности песня сотворила чудо.

Ночь, туман-туман-туман, все темно кругом.
Мальчик маленький стоит и просит об одном.
Он стоит к стене прижатый и на вид чуть-чуть горбатый,
И поет на языке родном.

Танец любишь глазами, а на песню отзывается сердце. Но, чтобы песня брала за сердце, мало иметь голос, надо душу в нее вложить, - петь о том, что пережил. Иначе звучит фальшиво, не в смысле вокала, а в отношении чувств. Мы танцевали, обнявшись в пустом зале, и сердца наши бились в такт, - удар в удар! А с эстрады, резала по живому скрипка.

Мой отец в бою неравном жизнь свою отдал,
Маму из винтовки немец в гетто расстрелял.
А сестра моя в неволе, сам я ранен в чистом поле
И на веки зренье потерял.

Кто из вас осмелится описать музыку? Я! Она и сейчас звучит во мне. Незатейливая мелодия, слезливо душещипательный текст, но меня потрясла глубина тех слов и верность выраженного в них отчаяния. А как рыдала скрипка, того не забыть, - то плакало одинокое сердце, потерявшееся в мире людей.

Я молоденький мальчишка, мне шестнадцать лет.
Я прошу у человека, дай ты мне совет:
Как мне жить, где приютиться, где мне богу помолиться,
Отчего не мил мне белый свет?

Мы все же напились в этом ресторане. Я и Ли, мы плясали до исступления. Мы доплясывались до полного отрешения, как дервиши, - до разговора с Богом, до плечо к плечу с Богом. Так я чувствовал. Вот так!

Перед уходом, Ли в своих блестящих резиновых сапогах под барабанную дробь лихо отбивала чечетку вперемешку с гран батманами, припевая:

А я не мамина,
А я не папина,
А я на улице росла,
А меня курица снесла…