Нарисуй мне в небе солнце

Андрюха жил в Москве в общежитии, нравился девочкам и спал с ними просто без разбору. Обвинять его, обижаться было невозможно. Он очень быстро пьянел, быстрее всех, и, запьянев, становился сластолюбивым до ненормальности. Девочки этим пользовались и уводили его к себе – то одна, то другая. Андрюха шел по коридору на своих ногах, не падал, даже поддерживал беседу, а наутро не помнил, с кем был. Про Самарцева и его любовные подвиги рассказывали совсем нереальные истории. А побывать за ночь он мог у двоих, а то и у троих. И на самом деле ничего не помнил, даже себе во вред. Девочки много раз проверяли разными хитрыми способами и убеждались: правда, не помнил, но всем очень угождал. И девочки не брезговали потом опять его заманивать.

Мне Андрюха не нравился из-за неразборчивости в девушках, а также из-за того, что его превозносил Чукачин, и совершенно без повода. Ничего особенного в Самарцеве не было, кроме удивительного равнодушия, в котором Чукачин видел признаки гениальности. А Самарцев просто никогда не волновался, даже на госэкзамене, от этого был крайне органичен. Так же спокойно он мог проспать зачет, не прийти на генеральную репетицию перед экзаменом, уехать куда-то. Но ему всё сходило с рук, Чукачин обещал ему большое будущее. Волобуев недолюбливал Андрюху за недисциплинированность и «рыбью кровь», но не влезал. А Осовицкая доверяла настойчивым уговорам Чукачина и все Андрюше прощала. Заглянуть бы одним глазком в будущее… Все бы поняли, как ошибался Чукачин.

Андрюша быстро растолстел, полысел, правда, устроился в какой-то театр в Санкт-Петербурге, иногда снимается в кино, но играет исключительно подонков и психически неуравновешенных личностей, третьи роли и эпизоды. Если учесть, что добрая половина нашего курса не играет вообще ничего и нигде, у Андрюши – удачная актерская судьба.

Но тогда ведь все было впереди – все главные роли, все наши победы, в которые мы верили. И хорошо, что нельзя приоткрыть дверь и заглянуть в завтрашний день…

Мне в «Дачниках» дали интересную, большую роль – поэтессы Серебряного века, Калерии, дамы слегка не от мира сего. Я удивилась, но Волобуев убедил меня, что мне как раз подходит романтичность и оторванность Калерии от реальности. И слов много. И красивая… Мне это было очень важно.

* * *

– Кудряшова, ты расписание видела? Успеваешь везде? Не заменять тебя?

– Успеваю, Марат Анатольевич… – Я с сомнением читала расписание спектаклей и репетиций на следующий месяц.

На самом деле я совершенно не представляла себе, как я буду успевать, но отказываться ни от одной своей роли в театре не собиралась. За месяц мне сделали три ввода в старые спектакли и дали две роли в новых пьесах. Но и в институте пропускать я тоже ничего не хотела. Придется бегать туда-сюда.

– А что тебе не успевать? У тебя же семьи нет! – вставила свое слово незаметно подошедшая наша новая прима Олеся Кичаева.

Олеся только что закончила ГИТИС и рассматривала работу в «Экзерсисе» как временную передышку перед ярким стартом в каком-нибудь славном академическом театре Москвы.

– Хорошо, Кудряшова, смотри, не подводи. Как настроение, Олеся Геннадьевна? – Марат стоял вполоборота к нам обеим и ни на одну не смотрел.

Я уже привыкла к этой его манере, а Олеся заметно нервничала. С непривычки можно было подумать, что его совершенно не интересует, что ты ответишь.

– Настроение плохое, Марат Анатольевич, – капризно сказала Кичаева.

– Почему? – так же смотря в сторону, обронил Марат.

Я понимала, что он рад приходу Кичаевой, – ей прочили в институте большое будущее. Она закончила курс Гончарова, последний его курс, который мог стать трамплином для будущих звезд, а мог оказаться ямой, как для Кичаевой. Что закончила? Гончаровский курс. Героиня? Героиня. А… почему не взяли в Маяковку? «Интриги, сынок…» – как говорится в старом, глупом, но смешном и жизненном анекдоте.

Рад-то Марат был рад, но он терпеть не мог гонорливых и наглых актеров, – а кто их любит? К нам на сезон-два частенько залетали «перетоптаться» звездочки – не настоящие звезды, но те, кто снялся в нашумевших фильмах раз, другой… В театр хороший не попали или не удержались – для этого нужно терпение и умение ждать, смиряться с несправедливостью, с очевидным неравенством, часто с хамством и грубостью режиссера. Нужна удача, без нее здесь никак.

Вместо ответа Кичаева молча протянула ему руки ладонями кверху.

– Что это? – Марат удивленно взглянул на Олесю.

– Полы намыла с утра, Марат Анатольевич! Какое может быть настроение у актрисы, которая встает в шесть утра и моет полы!

Я не понимала, зачем Олесе вставать в шесть утра, она что, шесть часов мыла полы в своей комнате в общежитии, где жила с сыном? Репетиции у нас раньше двух не начинались. Марат сам любил засиживаться за полночь за книжками или фильмами и потом спать до двенадцати.

– Я поговорю с Никитой Арсентьевичем, он вам выпишет премию, Олеся Геннадьевна. К… Новому году, – добавил он, взглянув в мою сторону.

Действительно, а то совсем несправедливо получается. С чего вдруг Кичаевой – и премию?