Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке

Считала, что всё, что ты способен видеть, слышать и чувствовать это и есть настоящее, а иллюзий не существует. Даже, если ты умер, ты всё равно, жив.

–Я тоже умерла, когда волна ударила меня, мне тоже снился сон. Я стояла на горе и мне нужно было прыгнуть с неё вниз, но я не могла, мне было страшно. Я бы и не прыгнула, если бы кто-то не толкнул меня в спину…

–То есть, мы никогда не сможем умереть?

–Да, – ответила она с улыбкой, и в улыбке было счастье. – Мы ведь сможем любить друг друга тысячи лет?

–Да, мы сможем! – уверен был художник. – Нам всё с тобой по силам!

На минуту утонули своим счастьем в палитре костра. Прижались друг к другу, глядели в него безотрывно и чувствовали себя самыми счастливыми на свете!

–Творить можно без полотен и кистей. – принесла ему открытие Анастасия.

–Откуда знаешь? – удивился он.

–Пока ты спишь, я становлюсь полноценным художником! – сразила наповал первым же словом и продолжила в той же манере. – Могла и начинать, и завершать! Вела себя, как ребёнок – рисовала малое. Цветы, ручей, песок, душа волны особенно прекрасна. Не знаю как, но у меня всё это получалось рисовать лишь мыслями и эмоциями. Представляешь? Ни кисть не нужна, ни полотно, и убить такую душу невозможно!

–Представляю, – ответил он честно и понял, почему так долго спал…

Затем она рассказала ему о том, что возможно нарисовать душу времени, усыпить стрелки часов, организовать им ловушку, если он только пожелает.

Художник начал представлять, в какой момент времени желал бы вернуться. Первая мысль о том дне, когда нарисовал душу Леро, потом вспомнил момент, когда вышел из дома с мыслями, что похожи на тупик, затем два дерева до небес. Город Ирон пришёл в голову позже, и очень захотелось заново прожить все встречи с его Анастасией

Что-то защемило в груди, и он представил, как выглядит душа времени. Она была похожа на песок, что бесконечно льётся. Наблюдать за ним не стоит – можно не заметить всё.

Анастасия рассказала и о душе Солнца – если планете будет холодно, можно её нарисовать и сделать Солнце жарче. Поведала художнику, даже про душу ангела-хранителя, что и её возможно нарисовать – душа его похожа на ладонь, способна остановить или подтолкнуть вперёд, если это нужно…

Вновь раздался крик из леса, и он принадлежал художнику. Анастасия вздрогнула, Арлстау не поверил.

Оба не знали, что сказать, а крики продолжали сокрушать тишину – одни принадлежали ему, другие ей. С каждым криком страшнее, жуть пришла в этот мир, и оба не решались идти в упавший город. Догадаться не сложно, что происходит, но лучше в такое не верить…

–Я бы другое полотно дорисовал, – ответил ей он честно, вглядываясь в темноту, ожидая, что в ней кто-то появится.

–Данучи? – нахмурилась она.

–Да.

–По-моему, мы закончили эту тему! – властно надавила она.

–А по-моему, мы проигрываем, и это единственный шанс победить!

–Кого победить?

–Себя. – признался ей он в своей слабости перед самим собой.

–Два раза в те же грабли?

–А чем мы лучше всех остальных людей?!

–Почему так уверен, что в прошлом главный ответ будущего?

–Потому что я слышу тысячи голосов тех, кому я нужен, тысячи вопросов и ответов, и все они ведут меня к Данучи!

Смирение удел покорённых. Хоть ему свою гору не покорить, но узреть хочет все небоскрёбы.

Желает, чтоб жила планета, не хочет, чтоб потухла. Можно сложить руки, но, как бы не так – и без них можно сотворить добро…

–Может, остановим войну? – прозвучало в воздухе, отразилось в лёгких и осталось в памяти навсегда.

Художник желал раскусить во всех смыслах её фразу, но искуситель никакой, и многие смыслы безнадёжно отпали.

Снова крик в лесу и так кричит, словно старается напугать или, быть может, прогнать. «Надоел, честное слово. О многом мешает сказать, под контролем держит русло разговора.».

–Ты боишься проиграть? – спросила она уже другим тоном.

–Я боюсь потерять.

–А я не боюсь ничего! – холодно ответила она.

–С каких пор? – спросил сражённый художник, не успев ничего почувствовать.

–Когда узнала, что мы не можем умереть! Зачем теперь нам прятаться? Выйдем в мир и утихомирим его! Мы ведь не знаем, что там произошло за это время и что происходит – пора узнать, пора вмешаться.

–Я знаю, что там. – кратко и спокойно ответил он, хоть она и взбудоражила его своими желаниями.

–И что же?

–Там тебе не понравится.

–Сейчас мне не нравится, что наши голоса кричат в лесу, словно мы, и правда, уже умерли, а они пытаются до нас об этом докричаться!

С казала с такой злостью, что художник захотел признаться, но она опередила:

–Это то, что ты нарисовал, чтобы разделить дар?

Арлстау замер, его дыхание застыло. Так хладнокровно раскусили, и, что бы не сказал и не удумал оправдаться – всё мимо нот и за полями стёртого листка.

–Как долго ты знаешь? – спросил он беззащитно.

–С тех пор, как стала художником. Я понимаю тебя, не сужу! Ты спрятал мою душу, чтобы уберечь меня, чтобы не сделать больно…

И нечего ответить, холодные слова морозят ум, а она продолжала:

–Ты не хотел ранить меня. Я тоже не хотела ранить тебя, поэтому о многом промолчала.

–Например? – наконец, ожил художник.

–Я знаю тебя с рождения!