Наркомент

Из каменного мешка с трудом высунулись длинные голые ноги, а затем узница вывалилась на цементный пол целиком, постанывая при каждом движении. Я увидел бледное лицо с запавшими щеками, темные круги у глаз и потрескавшиеся губы с отметинами зубов. Свалявшиеся волосы свисали тусклыми прядями на поникшие плечи. Возраст этого изможденного существа определить было нелегко, зато его пол не оставлял никаких сомнений, благодаря полному отсутствию одежды. Но не первичные половые признаки, а резко обозначенные под кожей ребра – вот что бросилось мне в глаза прежде всего. Остальное уже не хотелось разглядывать. Нагота давно немытого тела вызывала жалость и отвращение одновременно. А из опустевшей конуры несло всеми худшими человеческими запахами.

– Это наша Аленушка, – похвастался Арам. – Была очень симпатичная и очень гордая. На конкурсах красоты побеждала. Теперь полюбуйся на нее, чижик. – Он беззлобно пнул пленницу ногой в бок, выводя ее из состояния прострации.

– Пусть полает, – предложил третий тюремщик, тот самый горе-водитель, из-за которого мы упустили «Жигули» с товаром.

Он был рыжим, эффектно выделялся среди жгучих брюнетов. А уж хохотал он так заразительно, словно все время находился под кайфом от анаши. С этим радостным смехом он шагнул к пленнице и затушил окурок о ее голую грудь.

Она не вскрикнула от боли, а буквально завыла, тоскливо и протяжно, как собака, угодившая в лапы живодера. Смотрела остановившимся взглядом прямо перед собой и монотонно выводила протяжные ноты, раскачиваясь из стороны в сторону. Ее безумие было очевидным и пугающим. Это была уже не женщина, не человек. Сломленное, забитое существо, живущее неизвестно почему и непонятно как. Умолкла она так же неожиданно, как завела свое заупокойное вытье. С наслаждением сгибала и разгибала конечности, радуясь временной свободе, а все остальное ее абсолютно не интересовало.

– Голос! – весело приказал рыжий, которого звали, кажется, Рубеном. – Подай голос, грязная сука!

– Ав! Ав-ав! – Ее голос был механическим, безжизненным, но неожиданно звонким.

Продолжая имитировать лай, она привычно встала на четвереньки, подползла к Карену и покорно ткнулась лицом в его ботинки. Победоносно поглядывая на меня, он сообщил:

– На дрессировку ушла неделя. Видишь, какой шелковой стала эта русская сучка? Смотри хорошенько и запоминай.

– Учись, – добавил Рубен.

А носатый Арам, уставившись на меня, зачмокал губами, как будто подзывал пса.

– Когда-нибудь вас самих посадят в клетки, – пообещал я. – Выловят все ваши бродячие стаи и будут показывать детям, как диких хищников. Или устроят вам резервацию на манер обезьянника. В Спитаке – там подобному мемориалу самое место.

Говоря, я смотрел в потемневшие глаза Карена, надеясь, что он вот-вот потеряет голову и набросится на меня со своим пистолетом. Если бы мне удалось завладеть оружием, то уже никаких мирных переговоров не получилось бы. Но в тот момент, когда Карен подался вперед, явно намереваясь прервать мою провокационную речь, за дверью раздались шаги.

Трое моих надзирателей еще только загоняли пинками голую узницу на место, куда ей очень не хотелось возвращаться, когда в комнату вошли новые действующие лица. Среди них я сразу узнал того самого Геворкяна, с которым так хотел повидаться еще пару часов назад. Теперь это желание бесследно испарилось. Но в доме, куда меня занесла нелегкая, учитывались в первую очередь пожелания его хозяина, господина Геворкяна, носящего гордое прозвище Арарат. Росточка он был невыдающегося – примерно в три с половиной тысячи раз ниже, чем знаменитая армянская вершина. Но при этом чувствовал себя не менее значительной и видной фигурой на планете.

Я почувствовал себя крайне неуютно в роли Магомета, к которому пришла гора.

2

– Садиться не предлагаю, – язвительно сказал Геворкян, устроившись в кресле. – Но можешь прилечь на стол, если хочешь. Это место специально для тебя и таких, как ты.

Его свита приглушенно зафыркала, пялясь на меня с кровожадным любопытством. К трем прежним опекунам прибавились два рослых мужчины более солидной наружности. Все зрительские места теперь были заняты, лишь я одиноко торчал на импровизированной сцене. Театр одного актера, подумал я. Последнее действие коротенькой драмы.

Но Геворкян не спешил с экзекуцией. В руках он держал новенькую колоду карт и увлеченно тасовал их, сдавая себе по пять штук. Его лицо, обрамленное идеально постриженной бородой, оставалось при этом невозмутимым, словно он играл в покер против настоящего противника. Четыре туза и джокер выпали Геворкяну на четвертой сдаче. Похоже, он и при игре с самим собой не мог удержаться от передергивания карт.

Удовлетворенно откинувшись на спинку кресла, Геворкян что-то спросил на своем наречии. В его фразе прозвучало слово «Форд», и откликнулся на вопрос рыжий водитель. Насколько я понял, Геворкян поинтересовался, кто сидел за рулем во время бездарной погони, а виновник аварии назвался и начал униженно оправдываться.

– Га? – Этим заискивающим восклицанием рыжий закончил свою оправдательную речь.