Наркомэр

Намазал руку белым веществом, разорвал стерильный бинт и замотал рану.

— Навылет ранение. До свадьбы, должно быть, заживет. Но показаться в больницу обязательно. Где тебя?

— Читай газеты. Скоро напишут… И не переживай. Не бандит я. Могу предъявить удостоверение.

— Верю… — сказал врач, косясь на автомат.

Михалыч вынул из кармана деньги: сколько за услуги? Врач задумался. Интересный вопрос, сколько… Взять мало — себя обидишь. Взять много — откажут или обидятся и будут потом вспоминать нехорошими словами. Вот если бутылку распить… на троих? В самый раз будет. Тем более что со вчерашнего и впрямь томительно что-то.

— Кто третий-то будет? — изумился Михалыч.

— А хотя бы вот этот… — усмехнулся врач и показал в сторону Резидента. — Разве не может быть он третьим? Тоже ведь живая душа…

Кожемякин сунул руку в вещмешок. Там оставались две бутылки «Сибирских Афин», а также кусок копченой колбасы. Михалыч припас, но водка так и не пригодилась для охраны.

Они сели у палисадника на скамейку. Михалыч плеснул ветеринару в пластиковый стакан. Себе в походную кружку. Спасибо, добрый человек… Они выпили.

— О Коне Рыжем не приходилось слышать? — спросил Михалыч.

— Есть тут такой, — ответил врач, закусывая. — Хоромы себе отгрохал на косогоре. Две жизни собрался жить. Говорят, у него крупное дело в городе…

— Было… И он теперь сам тоже был. Наркотой занимался…

Михалыч поднялся.

— Спасибо тебе, что выручил. Может, все-таки возьмешь деньги?

Но ветеринар наотрез отказался. «Наркотой, значит, занимался… И теперь его не стало. Ну и дела…»

— Тогда я пошел…

Прохожий вывел коня и двинулся пустынной дорогой вдоль улицы. В конце поселка он свернул с дороги. Свернул туда, где и дороги-то нет. Так себе, проселок заросший. Сто лет по нему не ездили. Значит, так надо прохожему. Милиция спросит: не видел ли такого-то с конем на поводу? Ветеринар ответит: откуда! Целый день занят, воды выпить некогда, а вы говорите. Интересный тип встретился. Настоящий, прости господи, партизан… Почему-то, однако, с лампасами.

Глава 24

Это была прямая проселочная дорога, которой давно не пользовались. Зато здесь было намного ближе. Поэтому около полудня Михалыч прибыл в поселок. Иногда он садился на Резидента и продолжал путь верхом. Иногда слезал, когда тот начинал недовольно фырчать.

Материн дом оказался в порядке. Ящик забит газетами. Они валялись даже в палисаднике. Некому вынимать. Из ворот своего дома вышел Сашка Окунь.

— Живой, иуда?

— Толя, они же меня хотели…

— Иди, я тебя между глаз пожалею, гнида!

— Чо ты обзываешься?

— Тебя убить мало, шкура овечья…

Вот так. Только и всего: шкура овечья. А ведь эта «шкура» навела на след. Едва ушел. «Шкура» сообщила о местонахождении матери. А Толька готов простить этого двуногого. Как же! Они же его «хотели»…

— Я бы тебя заморозил… — проговорил Кожемякин. — Холодильник марать неохота…

— Прости, Кожемяка…

Руки у Михалыча опустились, когда он взглянул на Окуня. Может, и правда безвыходное положение было.

Он плюнул и отвернулся. У него много и других дел. Открыл ворота. Завел во двор коня и насыпал в корыто овса. Клюй, Резидент, чтоб шея толще была.

Потом набрал номер автобусной станции. Автобус отходил через полчаса. Быстро переоделся, оставив под мышкой «беретту», и выбежал из дома. Ему нужно успеть.

В этот же день он хотел возвратиться домой с матерью. Доехал до интерната для престарелых и инвалидов, а оттуда пешком на Половинку.

— Поехали, мама. Автобус через сорок минут уходит, — напоминал сын. — Поторопись.

— Я сейчас. Живой рукой манатки соберу…

Оказалось, у матери появились вещи. Ксения подарила ей новую кофту, юбку и платье.

— Идем же…

Михалыч переживал: автобус мог уйти раньше времени. Они вышли на улицу.

— Прощай, крестный. Помповое ружье оставь себе. На память.

— Ты чо так?

— В Москву опять забирают…

— Вон что… Тогда ни пуха…

Они обнялись. И дядя вновь сморщил лицо. Морщинки собрались вокруг глаз. Кажется, он собирался заплакать.

— Чуть не забыл. Женюсь я на днях, — произнес Михалыч и покраснел. — Так что двадцатого приезжайте оба в Матросовку. Будем гулять свадьбу. Заявление уже подали.

— А невеста кто? — дядя улыбался.

— Не скажу. Приедете — увидите. Вы должны ее знать. Из Дубровки она.

— Тогда ладно. Обязательно приедем. С Ксенией…

Кожемякин с огромной сумкой в руках шел впереди. Мать едва поспевала. К автобусу они все-таки успели…

На свадьбе громко кричали: «Горько!» Молодые поднимались из-за стола и целовались, исполняя прихоть гостей. Бутылочкин сидел рядом и хитро улыбался. Его здоровье не вызывало опасений, и лишь бледность напоминала о перенесенном недавно ранении. Рядом с ним сидела его жена, Елизарова Екатерина. Кажется, она не догадывалась, что мужа могли звать как-то по-другому. Тем более Бутылочкиным. Странно это для старшего прапорщика, хоть и в запасе.

Здесь же сидел подполковник Иванов в штатской одежде и тоже с женой. Подполковник временно исполняет функции начальника управления.