Наркотики. Единственный выход

Изидор хорошо знал, что за бред представляли из себя разговоры неучей и гиперлентяев (из тех, кого передергивает от одного только слова «серьезная книга») о том, что «философия есть нечто сухое и лишающее действительность красоты». Ему еще никогда не удавалось так глубоко прочувствовать ложность данного утверждения, как в эту минуту, когда жизнь его и ход его мыслей понеслись по единому руслу в совершенном, как ему казалось, согласии.

Чуть ли не с детства он полагал супружество самой большой опасностью своей жизни. Он ненавидел эту институцию, панически боялся ее и все-таки обязан был в нее попасть. Она была для него символом филистерства, «лежебокства», рабства, моральной грязи и ханжества: «l’échange des mauvais odeurs la nuit et des mauvais humeurs le jour»[147], как сказал некий, видимо, весьма недалекий француз. Будучи 17-летним мальчиком, Изя уже написал стихотворение, начинающееся словами:

Перестань, перестань же твердить без конца
О тяжелых часах безнадежных усилий...

и заканчивающееся фразой:

Грусть твоих глаз — что узнику темница,
Твое присутствие — как камень гробовой.

Середины он, к сожалению, не помнил. Стихотворение называлось «К будущей жене». И все же он  д о л ж е н  был жениться. Даже к самым стойким холостякам, когда им где-то около сорока, приходит та роковая минута, когда тоска (кстати, отвратительная в этой форме) по материнской опеке и страх перед одинокой старостью, в сочетании с эротической леностью и стремлением к филистерскому уюту, в результате выливаются в приступ супружеского безумия, кончающийся соединением с первой встречной свежей девочкой или обустройством некоего долговременного и только на привычке держащегося союза. Иногда это удается, если из супружества после некоторого количества лет возникает истинная духовная дружба, опирающаяся на существенную жизненную привязанность и заботу друг о друге на фоне обоюдно предоставляемой эротической свободы. Даже самый либеральный из мужчин будет считать свое право «ухлестывать» священным и откажет, исходя из ложных амбиций и чувства давно сдохшей мужской чести, в том же самом праве своей бедной жене. Другое дело, если есть дети. Но при наличии доброй воли можно утрясти и это. Для детей она — эта относительная «аморальность» поведения матери — даже лучше, чем постоянный конфликт и скандал в доме, отравляющий каждое мгновение и заставляющий ребенка превращаться в судью отношений между родителями. Это тот высший идеал, к которому можно стремиться в самых смелых мечтах о положительном устройстве супружества в его сегодняшней форме.

Остальное — миф. Все прочее — лишь хорошо замаскированная для удобства ложь или же сознательное посвящение себя вдвоем или кого-нибудь одного высшим целям: ребенку, обществу, науке, искусству, государству и черт знает чему там еще. Конечно, мужчине труднее решиться на отказ от амбиций самца, неизвестно почему оскорбленного тем, что его ближайшая подруга получает удовольствие с кем-то другим, в то время как он, ее благоверный властелин, не может доставить наслаждение ни ей, ни себе в ее обществе. Ситуация обостряется тем, что, как ни крути, самое простенькое «ухлестывание», которое не нанесло бы никакого ущерба любви мужчины, женщины переживают гораздо глубже и основательнее: наслаждение, полученное ею от другого лингама, приданного ему инструментария и связанной с ними души чужого амбала, ее изменяет больше в духовном отношении. Известны случаи, когда прикосновение чьей-нибудь побалуйки совершенно меняло мировоззрение данного лица, его пристрастия, качества ощущений — причем либо вверх, либо вниз — то есть совершенно безразлично — все зависит от «ментальности» этого самца. Суждения претерпевают молниеносное изменение: то, что было гениально, ибо было сделано первым доставившим удовольствие, становится полнейшей чепухой в результате вывода о том, что его «духовный» соперник лучше умеет лизать с правой стороны. «Вот так-то оно, господа мои хорошие», — как говаривал тот самый умный горец. Да, так, и незачем предъявлять претензии этим существам, без которых, однако, жизнь была бы чертовски скучной, — это их сущность, без этого они не были бы тем, что они есть, были бы неинтересны, невыносимы.