Наркотики. Единственный выход

Итак, прежде всего это характерное сожаление: «и зачем только я закурил (-а)?» Из-за сомнительного вкусо-обонятельного удовольствия (ведь есть же, есть и получше, черт возьми!) ощущаешь, как мысли в голове мутятся, к тому же — приходит неприятное отчуждение от себя, неловкость, безответственность, нерешительность в малейших вопросах, словно самый пупок личности развязан, к тому же общая слабость (известно, что такое сигареты для спортсменов — полная гибель, хуже алкоголя), а сверх того — специфическое  п о т у с к н е н и е  реальности, знакомое лишь тем, кто закуривал после перерыва в несколько дней, этот разлив пошлости и скуки, сравнимый с тем, как если б на цветастый ковер выплеснули ведро густых серых нечистот. Жизнь моментально теряет очарование, все покрывается быстрозастывающим налетом банальности, бесплодности и заурядности. Человек чувствует себя измученным и грязным, пусть даже за полчаса до того он начисто выскоблил себя щеткой братьев Зеннебальдт из Бялой и был весел как птичка. Кажется, что каждая клеточка облеплена омерзительной вонючей подливой — чем-то вроде гадкого клейстера, какой накапливается в долго не чищенной трубке. Ищешь спасения во второй, третьей, десятой сигарете кряду, и вот — через пару часов ты опять на дне упадка и только вспоминаешь те дни без курева, как время, проведенное в каком-то чудесном краю кристально чистых красок, огня, воодушевления, довольства собой и потрясающих возможностей. А потом перестаешь тосковать даже об этом. Несчастный курильщик возвращается, как бедный конь в упряжку, чтоб обреченно тянуть лямку, вращая колесо обыденности, без надежды выбраться, без высших стремлений, лишь бы отпахать свое да по-скотски отдохнуть, не имея шанса развиться в каком-либо направлении, даже в сфере своего механического труда, — он конченый человек, хотя обычно не подозревает об этом. И все же где-то на донышке остается неясное воспоминание о слегка утомительных — что правда, то правда, — но зато чистых минутах борьбы с убийственным пороком, когда еще можно было выкарабкаться из западни. А он загубил все светлые перспективы жизни, предпочтя презренную возможность втягивать в легкие продукт неполного сгорания демонического сорняка из ада родом, справедливо называемого по-польски: «Ty-toń»[32].

Курильщик, вновь берущийся за сигарету после долгого перерыва (начиная с нескольких месяцев), не испытывает, как правило, вышеописанных симптомов. Напротив — он переживает то упоительное возбуждение, в которое пришел, закурив когда-то впервые, но только без отрицательных признаков приобщения к гнусному, унизительному пороку — без тошноты, головной боли и тому подобных явлений. Он думает: «И зачем я бросил курить. Это ж чудесная штука. Поехали дальше». И понемногу, начав с малых доз, но увеличивая их несравненно быстрее, чем тогда, вначале, он переходит в стадию привычного, по большей части уже безнадежного курения и отупения, следующего за ним шаг в шаг. У него нет тех критериев оценки своего упадка, что у курильщика, который пусть даже и не раз бросал и начинал снова, — он не чувствует последствий острого отравления, которые, из-за отсутствия антидотов, вырабатываемых организмом, выступают после короткого перерыва на фоне ярких симптомов абстиненции. Тот, кто сделал краткую попытку, или несколько таковых, непременно рано или поздно бросит на всю жизнь. Память о чудных минутах воздержания наверняка не даст ему покоя и даже в момент наилучшей забавы будет пугать призраком бездарно загубленной жизни, которая, несмотря на все, в чем ее можно упрекнуть, у нас как-никак одна-единственная. Поэтому те, кто то бросит, то опять начнет, не слишком этим огорчаются и не преувеличивают ужас своего положения. Обретенный опыт только придаст им сил, и в решающий момент они навсегда порвут с систематическим, прогрессирующим умственным самоубийством. Речь ведь не столько о легких, артериях, горле, сердце и желудке, сколько о мозге и нервной системе, о разуме и ясном видении действительности, без которых ни к чему ни легкие кентавра, ни свиной желудок.