Наркозы

Новая встреча произошла, когда Козлов дембельнулся, и процесс сразу же потек в новом, более глубоком, русле. Изменилось все, начиная с антуража: теперь они общались не у кого-то дома под родительским оком, а в рюмочной у железнодорожной станции Гривно – все по-взрослому! И это было по-своему символично. Разговор шел неторопливый и обстоятельный – еще бы, они не виделись больше трех лет. О службе на флоте Козлов рассказывал неохотно: ничего, мол, достойного интереса там не происходило; с гораздо большим любопытством он слушал Нарышкина, посвятившего его во все тонкости учебы в инязе. И если ближайшее будущее Нарышкина рисовалось понятным – доучиться и получить диплом, – то его друг пока не представлял, чем займется. Образования, кроме десяти классов школы, нет, профессиональных навыков тоже. Единственным предприятием, куда можно было податься в Климовске, являлся секретный завод по производству патронов для всемирно известного «калаша». Платили там прилично, а как запасной вариант можно было рассмотреть буровую контору у них в поселке. Но Козлова ни одна из этих перспектив не прельщала. Он сам не понимал, чего хочет. Для непыльной и денежной работы он не имел образования, а для двух вышеперечисленных – желания. Вот, собственно, и весь итог, который Нарышкин удержал в памяти, проснувшись с утра в своей кровати и не помня, как они добирались до поселка.

– Это с чего вы вчера так нарезались? – спросил отец, когда Нарышкин пришел на террасу, чтобы найти в холодильнике что-нибудь освежающее – воду или квас.

– Так мы же три года не виделись! О жизни болтали, о планах на будущее…

– Ну, с твоими-то планами все ясно. А он что собирается делать?

– Пока не знает. Образования для «непыльной», как он выразился, работы у него нет. А то, куда здесь можно пойти, его не устраивает.

– Так пусть в Москве подучится! Возможностей вагон! Ты ему говорил?

– Говорил, конечно. Только он сам не знает, чего хочет.

– Пока он будет определяться, в местной среде и спиться недолго. Тем более – он сильно увлекается. А мать у него не вечная: болеет, сам знаешь. Умрет, не дай Бог, – и тогда уж точно покатится по наклонной.