Нарния. Космическая трилогия

— Разве ты его не сохранишь? — спросил он. — Ты не хочешь носить его каждый день, но ведь когда-нибудь захочется…

— Сохранить? — переспросила она, не вполне понимая.

— Ах да, — сказал Нелюдь, — я и забыл! Ты же не будешь жить на Твердой Земле, не построишь там дома и никогда не станешь госпожой своей собственной жизни. «Сохранить» — значит положить что-то туда, откуда можно взять и где не тронут ни дождь, ни звери, ни другие люди. Я подарил бы тебе это зеркало. Это было бы Зеркало Королевы, дар из Глубоких Небес, которого нет и не будет у других женщин. Но ты мне напомнила, что в вашем мире нельзя ни дарить, ни хранить, пока вы живете изо дня в день, как звери.

Королева не слушала его. Она стояла тихо, словно у нее закружилась голова от представшего перед ней видения. Нет, она не походила на женщин, думающих о новом наряде, — лицо ее было благородным, слишком благородным. Величие, трагедия, жертва занимали ее; и Рэнсом понял, что враг затеял всю эту игру с платьем и зеркалом не для того, чтобы разбудить в ней тщеславие. Образ телесной красоты был лишь средством, чтобы приучить ее к гораздо более опасному образу — душевного величия. Искуситель хотел, чтобы она смотрела на себя извне и восхищалась собой. Он превращал ее разум в сцену, где главная роль отведена призрачному «я». Пьесу он уже сочинил.

Глава 11

В тот день Рэнсом проснулся поздно, и теперь ему было легче выдержать бессонную ночь. Море успокоилось, и дождя не было. Рэнсом сидел во тьме, выпрямившись и прислонившись к дереву. Оба его спутника были рядом — Королева, судя по ее тихому дыханию, спала, а Нелюдь поджидал ее пробуждения, чтобы вновь докучать ей, лишь только Рэнсом задремлет. И в третий раз, громче, чем прежде, прозвучало в душе Рэнсома: «Нет, так больше нельзя».

Враг становится все настойчивей. Если не свершится чудо, Королева обречена, она сдастся. Почему же нет чуда? Точнее — доброго чуда? Ведь сам Враг чудом попал на Переландру. Разве только аду дано творить чудеса? А что же Небо? Уже не в первый раз Рэнсом думал о Божественной справедливости. Он не мог понять, почему Малельдил оставил его, когда Враг стоит перед ним.

Но не успел он подумать, как вдруг, внезапно и ясно, понял, что Малельдил — здесь, словно сама тьма поведала ему об этом. Весть об Его присутствии, уже настигавшая его на Переландре, — желанная весть, которую разум не мог принять не противясь, — вернулась к нему. Тьма была полна, она просто давила, он едва мог дышать, и немыслимо тяжелый венец лег на его голову, так что он и думать не мог. Однако он знал, что это никогда и не уходило, только он сам, Рэнсом, подсознательно старался не замечать его в последние дни.

Роду нашему трудно совсем, совершенно молчать. Что-то не умолкает внутри, болтает и болтает, даже в самом священном месте. Рэнсом просто онемел от страха и любви, он как бы умер, но кто-то, неспособный даже на почтение, все терзал его разум возражениями и вопросами.

«Ну хорошо, — приговаривал неугомонный скептик, — а на что мне такая помощь? Враг и впрямь здесь, он и впрямь говорит и действует. Где же посланец Малельдила?»

Тьма и тишина отразили его ответ, как отражают удар теннисист и фехтовальщик, — и он едва удержался на ногах. Это было кощунственно.

«Да что же я могу? — не унялась половина разума. — Я сделал все, что мог. Я спорил с ним, сколько было сил. Нет, правда, ведь ничего не выходит».

Он пытался убедить себя, что не может представлять Малельдила так, как Нелюдь представляет здесь ад. Он твердил, что эта мысль — от дьявола, это гордыня, соблазн, мания величия. И снова застыл в ужасе — тьма попросту отбросила его доводы, отбросила почти нетерпеливо, и пришлось понять то, что почему-то ускользало от него: его появление на Переландре — не меньшее чудо, чем появление Врага. Да, доброе чудо, которого он жаждал, свершилось. И чудо это — он сам.

«Чепуха какая!.. — сказал неугомонный скептик. — Тоже мне чудо — смешной, пятнистый, ничего доказать не может!»

Разум поспешно устремился в лазейку, поманившую надеждой на спасение. Прекрасно. Он и вправду попал сюда чудом. Стало быть, он в руках Божьих. Он сделает все, что сможет, — да что там, сделал! — а за исход этой битвы отвечает Бог. Он не достиг успеха, но сделал что только мог. «Нам, смертным, не дано успехом править».^{33} Исход битвы его не касается, это дело Малельдила. Когда он истощит все силы в честной, но безнадежной борьбе, Малельдил вернет его домой. Быть может, замысел в том и заключается, чтобы Рэнсом поведал людям об истинах, которые он обрел на Венере. А судьба ее не в его руках. Она в руке Божьей. Там ей и место. Надо верить…