Читаем Народ-богатырь полностью

Завоевательные походы были для монголов привычным делом: походная жизнь мало отличалась от их обычных перемещений по бескрайним степям. Суровые условия жизни кочевника-скотовода, кровавые войны и грабительские набеги определили своеобразный душевный мир степняка. Жестокость, вероломство, свирепость в битве, железная дисциплина, цементировавшаяся еще родовой сплоченностью, постоянная готовность к походу и сражению — все эти черты монгольского воина были следствием его образа жизни.

Удачную попытку проникнуть в душевный мир кочевника, показать его связь с суровой и скудной природой монгольских степей, с кочевым скотоводческим бытом сделал советский писатель С. И. Хмельницкий. Герой его романа «Каменный щит» монгольский сотник Буга родился и вырос в войлочной кибитке на колесах, медленно передвигавшейся по степи, где «не росло ни хлебных злаков, ни овощей, ни плодовых деревьев», где «не было ни железа для копий и сабель, ни хлопка для одежды, ни винограда для вина», «только низкий, сухой ковыль, пески, поросшие твердым, как камень, саксаулом», да в безлунные ветреные ночи «зеленая россыпь горящих волчьих глаз». Может быть, именно поэтому «как человек, который свободно переходит с места на место, смотрит на приросшее к земле, неподвижное растение и не признает его равным себе, так и Буга, кочевник, привыкший свободно передвигаться по степи вместе со своей кибиткой, смотрел на оседлых людей, приросших к неподвижным домам, к земле, рождающей зерна, и не признавал их существами, равными себе… Люди степей брали то, что им было нужно, войной и грабежом. Они не знали других способов добывать то, что им нужно. Поэтому на грабеж и на войну Буга смотрел так, как труженики смотрят на труд, — с уважением. Напротив, нравы и занятия оседлых и мирных народов вызывали в Буге такое же презрение, какое в тружениках вызывает жизнь дармоедов и белоручек. Эти нравы и занятия казались ему смешными и противными. Разве пристало мужчине неделями, вздыхая, высматривать, не покажется ли на небе дождевое облако, чтобы оросить его поле? Разве пристало ему копаться в земле, как суслику? Хорошо разбить таранами каменные заборы, мешающие быкам идти вперед, угнать в плен много людей и с добычей и невольниками вернуться в родные великие степи, чтобы вести прежнюю жизнь, заставляя невольников трудиться на себя!»[7].

Жажда добычи вела монгольских ханов в тысячекилометровые походы, через пустыни и лесные чащи. Жажда обогащения гнала рядовых воинов на ощетинившиеся копьями и мечами укрепленные города, заставляла рисковать жизнью в кровопролитных битвах. Воины Чингиз-хана и их военачальники были не «степными рыцарями», воюющими за «возвышенные цели», как их пытаются представить некоторые зарубежные историки, а соучастниками обыкновенного грабежа, пусть грандиозного по своим масштабам, охватывающего целые страны, но от этого не менявшего нисколько своей сущности.

Но беспрестанные завоевательные войны в конечном счете губительно сказались и на судьбе самого монгольского народа. Они в итоге стали главной причиной длительного политического, экономического и культурного упадка Монголии. Сотни тысяч монгольских воинов, оказавшихся в Китае и в Индии, в Иране и на Волге, в половецких степях и в Крыму, теряли связь с родиной, растворялись в массе завоеванных народов, утрачивали даже родной язык. Многие из этих воинов погибли в трудных походах и кровопролитных сражениях. А огромные богатства, добытые ценой крови простых воинов, быстро растрачивались паразитической феодальной верхушкой. В результате Монголия на несколько веков отстала в своем развитии даже от стран, ставших жертвами монголо-татарских опустошительных погромов.

<p>Все ближе к Руси</p>

Завоевательные походы монгольских ханов, продолжавшиеся с небольшими перерывами больше столетия, начались сразу же после образования Монгольского государства.

В 1207 г. монголы приступили к завоеванию племен, обитавших к северу от реки Селенги и в верховьях Енисея. В результате этих походов ханы захватили районы, богатые железоделательными промыслами, что имело большое значение для вооружения войска. В том же году Чингиз-хан завоевал тангутское государство Си-Ся в Центральной Азии. Тангутская конница пополнила ряды монгольского войска.

В 1209 г. монголо-татары вторглись в страну уйгуров (Восточный Туркестан) и подчинили ее себе. Под власть Чингиза попали многие народы Южной и Центральной Сибири: киргизы, буряты, ойроты и другие. Ими тоже пополнялось монгольское войско.

В 1211 г. Чингиз-хан предпринял широкое наступление на Китай и на третий год войны овладел Пекином. Многочисленное войско китайских богдыханов, военачальники которого считали себя носителями непревзойденной военной мудрости, оказалось бессильным против быстрых монгольских всадников.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казней
100 великих казней

В широком смысле казнь является высшей мерой наказания. Казни могли быть как относительно легкими, когда жертва умирала мгновенно, так и мучительными, рассчитанными на долгие страдания. Во все века казни были самым надежным средством подавления и террора. Правда, известны примеры, когда пришедшие к власти милосердные правители на протяжении долгих лет не казнили преступников.Часто казни превращались в своего рода зрелища, собиравшие толпы зрителей. На этих кровавых спектаклях важна была буквально каждая деталь: происхождение преступника, его былые заслуги, тяжесть вины и т.д.О самых знаменитых казнях в истории человечества рассказывает очередная книга серии.

Елена Н Авадяева , Елена Николаевна Авадяева , Леонид Иванович Зданович , Леонид И Зданович

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное