Народ, да!

Бедный бык носился как бешеный, стараясь отделаться от пчел, и влетел на ходу в кладовую по соседству со столовой. Конечно, все там полетело вверх тормашками — глиняные горшки с солеными огурчиками, банки с вареньем, маринады, мешки с зерном, пучки сушеных трав, болеутоляющая настойка опия, корзины с яйцами, тыква, томаты, бидоны с молоком, маслобойки.

Ближе всех к стене в кладовую сидела мать жениха, матушка Клопшоу. Но она была глуха как пень. Она вроде и услышала какой-то шорох, но не успела сообразить, что к чему, как Белый Носок уже вломился в столовую прямо сквозь стену, гости завопили, завизжали и бросились от него врассыпную. Матушка Клопшоу глазом не успела моргнуть, как очутилась прямо в кресле на столе — это бык поддел ее рогами и запулил на стол.

В столовой были выстроены в ряд с полдюжины столов и получился один длинный стол, чтобы уместились все приглашенные на свадьбу. Белый Носок раскидал все столы, они взгромоздились у него один на другой, и на самом верху восседала бедная матушка Клопшоу, отбиваясь от пчел и размахивая руками, как мельница крыльями в ветреную погоду. В одной руке — шляпка из набивного ситца, в другой — куриная ножка.

Битые тарелки, жареная картошка, тушеная капуста, свиные отбивные, бифштексы, суп, бобы, печеные яблоки, пудинги, пирожки, даже куски свадебного пирога — все смешалось, сбилось, спуталось, словно кто пропустил все это через мясорубку, а потом еще приперчил пчелами. Белый Носок кидался и брыкался, все летело из-под его копыт — столы, стулья, посуда, еда — и через входную дверь, отсчитав семь ступенек, прямо на улицу. А следом за столами и прочим сам он, туша в полтораста фунтов, перекувырнувшись через голову, бухнулся на этот винегрет из стульев с селедкой.

Бедный мельник Бернс вился вокруг, колотил быка по спине и вопил:

— Тпру, скотина! Тпру, мой мальчик!

Он схватился за ручку корзины и хотел сорвать ее у быка с головы, но не успел. Белый Носок подскочил, да так поддал задними ногами, что мельник Бернс полетел вверх тормашками и приземлился прямехонько на спину быку. Зато корзина была у него в руках!

Как только Белый Носок увидел белый свет, он стряхнул с морды пчел и понесся по переулку с такой скоростью, что у мельника Бернса, который сидел на нем верхом, волосы со лба сползли назад на целых два дюйма. Он впился ногами в веревочные стремена, а свободной рукой схватился за седло, предоставив быку бежать куда глаза глядят. Но Белый Носок не знал точно, куда лучше бежать, он мычал, топтался на месте, кидался туда-сюда, звал лошадей, привязанных к проволочной изгороди. Лошади в ответ вскинули голову и заржали, а потом вырвались на свободу и тоже побежали. Пчелы — за ними, правда, большая их часть, осталась верна Белому Носку, а заодно и мельнику Бернсу. Мельник отбивался от них корзиной и так быстро вертел ею в воздухе, что казалось, в руке у него не одна, а по меньшей мере дюжина точно таких корзин.

Представляете, какую пыль подняли Белый Носок и лошади! Настоящую пыльную бурю! Так что все, что мог видеть ухмыляющийся и довольный Сат Добродейл, стоявший в стороне и почесывавший в затылке, была пыль, пыль и пыль да искры, вылетавшие из-под копыт лошадей. Все, кто был на двух и на четырех ногах, включая цыплят и поросят, кинулись бежать. Некоторые убежали так далеко, что потерялись навеки.

А гости в доме мельника, спасаясь от пчел, выпрыгивали из окон, выкатывались из дверей, лезли через каминные трубы, кидались в погреб. Кто успел раньше сбежать, катались по полю, лезли на деревья, окунались с головой в реку. Жених Клопшоу с воплями «Чума египетская!» забрался под стог сена.

Сат мурлыкал от удовольствия, как кот от сливок. Увидев невесту Сесили, дочку мельника, которая, отмахиваясь от пчел, скатилась в холодную речку с молочным горшком на голове, он не спеша приблизился к ней и заговорил вкрадчиво:

— Ну как, малютка Сесили, проводите свой медовый месяц? Я вижу, меду вам хватает даже здесь, в воде. Сладкая жизнь, а?

— Жаткнишь ты, шкотина! — прошамкала она из-под молочного горшка, окунаясь поглубже, чтобы потопить всех пчел, облепивших ее. — О! Я вшя горю!..

— А вы посыпьтесь содой, станет легче. — И он повернулся, чтобы уйти: — Не мешает и мне поохотиться за медком.

Сесили приподняла над головой молочный горшок:

— Можете одолжить у меня фунт мышьяку, чтобы посыпать ваш медок!

— Да я тут при чем? — обиделся Сат. — Это все ваш бык-смутьян.