Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации

Индус Васудева говорит: душа обладает знанием, когда она свободна от материи, когда же она привязана к материи, знание сокрыто от нее. То же говорят и суфии, по их учению, этот мир – лишь сон души, а Иной – ее пробуждение. И древние греки мыслили как индусы, ведь Сократ говорил: «Знание – это память души о том, что было ей известно прежде того, как она оказалась в теле».

Но хотя ученым индусам отвратителен антропоморфизм, толпа и фанатики, говоря о женщине и ребенке, о физических процессах, идут против всего, что знали раньше, связывая это с религией таким образом, что это показывает всю их вульгарность и глупость.

А один из самых известных идолов – изображение солнца в Мултане, деревянный предмет, покрытый красный кожей, с двумя рубинами вместо глаз. Когда мусульмане завоевали это место, военачальник понял, что несметные сокровища, собранные там, были подношениями этому идолу, и решил ничего не трогать. Но он посмеялся, повесив кусок говядины ему на шею. Позже, когда Мултан был занят карматами, они разбили идола и убили всех его служителей.

Аристотель пишет в одном из своих трудов: «Некоторые греки верят, что идолы могут говорить, и верят, что они – духи, и мы не можем спорить с этим, пока не узнаем это наверняка». Это замечание ставит Аристотеля гораздо выше этих необразованных глупцов.

Первой причиной идолопоклонничества, и это очевидно, стало желание понять смерть и утешить себя при жизни, что в конце концов это стремление стало разрушительным. Так думал и халиф Муавия, когда мусульмане, завоевавшие Сицилию в пятьдесят третьем, прислали ему золотые коронованные статуи, усыпанные алмазами. Зная, что они являются предметом поклонения, он тем не менее распорядился отправить их в Индию для продажи местным правителям. Статуи стоили дорого, для него же это являлось вопросом выгоды, но никак не религии.

Но сердце – храм идолопоклонничества. Однажды судья Фадл Джумахи рассказал историю, которую слышал от Мухаммеда Джумахи, которому ее рассказал Абу Хаджжадж из Такифа.

«Когда-то я ехал через земли племени амир, только для того чтобы увидеть прославленного Маджуна. Я нашел его отца и братьев, подошедших к среднему возрасту. Казалось, это счастливая семья, но, когда я заговорил о Маджуне, старик закричал: «О, Маджун, мой любимый сын! Он полюбил девушку из нашего племени, но она ему не пара. И когда об их любви стало известно, отец девушки не дал ее моему сыну и выбрал для нее другого мужа. Нам пришлось сковать его, но он грыз свои губы и кусал свой язык, так что мы испугались за него и отпустили. Он убежал в окрестную пустыню. Родственники приносили еду, оставляя ее на открытом месте. Если он замечает ее, то подходит и съедает».

Я спросил, может ли кто-нибудь отвести меня к нему, на что они ответили, что помочь может один юноша, который раньше был другом Маджуна, он единственный, кого тот желает видеть. Я пошел к юноше и умолял отвести меня к Маджуну.

– Если тебе нужны его стихи, – сказал он, – то я знаю их все, и те, которые он читал вчера, а завтра я пойду к нему снова, и, если он расскажет что-то еще, я повторю тебе.

– Но мне нужно увидеть его самого, – сказал я.

– Если ты его увидишь, он убежит, – отвечал юноша, – а я могу утратить его доверие и потеряю его стихи для себя.

Но я просил и просил, и наконец он показал мне дорогу.

– Иди туда и будь внимателен, – сказал он. – Если ты заметишь его, приближайся очень осторожно. Он постарается отпугнуть тебя и может бросить в тебя то, что будет у него в руках. Ты должен сесть, как будто не обращаешь на него внимания. Но следи за ним краем глаза и, когда увидишь, что он успокоился, прочитай что-нибудь из Кайса, сына Дариха, это его любимый поэт.

Тем же утром я вышел на поиски Маджуна. Я нашел его после полудня сидящим на холме – он писал что-то пальцами на песке. Без колебаний я направился к нему, но он вскочил, как испуганное дикое животное, подбежал к каменистому месту и поднял камень. Я подошел ближе, и сел рядом с ним, и стал ждать, потому что он еще смотрел на меня с недоверием. Прошло много времени, когда он немного успокоился и приблизился, тревожно двигая пальцами. Тогда я посмотрел на него и произнес:

– Как прекрасны эти строки Кайса, сына Дариха:

Они сказали, что уедут на рассвете
Иль в эту ночь.
И та, что здесь всегда была, —
Исчезнет.

Безумец разрыдался. Он проговорил:

– Но мои стихи лучше, послушай:

Так я любил ее, что помню,
Как при касании наших листьев-рук
Меня переполняли чувства.
Вот почему к любви взываю я,
Готовый отплатить за это беспощадной болью
И беспросветной тьмой.
И я умру, но там дождусь тебя,
Наступит День, когда умершие воскреснут,
И будем вместе мы.