Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации

Озолоти свою чашу желтым вином, так бледен жемчужный день,
Мир, как невеста, сегодня покрыт перламутровым серебром.
Ты смотришь на снег, а я считаю дрожащие лепестки на тонких ветвях,
Не пышное празднество это весны, а белые зимние розы.

Чашу за чашей мы будем пить

И рассказывать дивные сказки.
Напившись, мы будем лежать на коврах,
А виночерпий стоит среди нас,
Высокий и величавый.

Налей вина и подай его мне, о белая рука,

Вино как солнце! Как мыльный пузырь луна! И чаша небес!
Вёсны я прожил в Кутраббуле и в Карке прятался от жары,
Моя матььвино еще кормит меня и спасает в знойный полдень,
Ветви склонились, защищает меня надежною крышей тень.
А голуби плачут, как женщины, запевшие скорбную песнь,
Их слезы – тоска моя, горе – беда моя, и плачем мы об одном.

Как дитя во власти внезапного голода,

Как слабоумный старик,
Я поднимаюсь и тяжело иду к тавернщика дочери.
И, защищенный толщиною ночи,
Рву паутину растянутых нитей,
Оплетавших ее, как дикий паук.
И жалю ее, – и так напиваюсь ее вином.
Из чаш позолоченных льется оно,
И вино, и чаша – все золото, и уже не могу понять,
Какое из них – настоящее, но знаю главную разницу:
Чаша – недвижима, напиток – живой.
И шепчущий проповедь под куполом неба
Под звездным мерцанием – он будет нитью
Жемчужин, рассыпанных в пьянящих руках.

Душу бессмертную я заложил

За напиток и два поцелуя.
Я знаю о сытости и страшусь ее:
Расстанутся быстро дух и тело.
Веруй, если Любовь – твоя Вера.
Пусть зависть грызет любовь ненавидящего,
И каждое слово его – клевета,
Есть ли большая Милость Всевышнего,
Чем два любящих тела на ложе?
И последние дни открывают живую любовь,

Пусть исчезнет сам мир, но остается – она.

Ведь мы живы еще, дай нам любовь и сжалься,
И пусть нечестив и несчастлив я,
Об одном прошу, чтоб однажды
Я касался любимой и кубка.

Наливай! Я отчетливо вижу

Все, что будет со мною в бездне,
В глубокой пропасти черта!
Подай же плоти запрещенной Словом божественным,
С христианским священником после в аду
Разыграю вино, как мочу, над огнем.

Там, среди винных бочек и чаш, был старик в ярких одеждах, а вокруг него – прекрасные виночерпии, мерцающий свет, мирт и жасмин, лютня и свирель.

– Откройте бочку! – закричал он. – И пусть звучит лютня! – И, вдохнув благовония, обратился к ласкам.

– Пропащая душа! Не стыдишься ли ты? – вскричал я.

Он рассмеялся и приветливо отвечал:

Любви счастливейшее наступает время,
Когда разоблачается желанье.

– Не настало ли время оставить распутство? – спросил я.

Он помрачнел, проворчал что-то, его лицо как будто стало другим, казалось, он задумался. Но когда он снова заговорил, то сказал вот что:

– Этот вечер для удовольствий, а не для красивых слов, а ночь – для пития, а не для диалектики. А все, что ты хочешь мне сказать, скажешь при следующей встрече. Завтра.

И я ушел».

Транжира