«Размышляя о причинах недовольства мной, я всегда знал, что в их основе – гнет моих наместников, – сказал Мамун. – И более всего я был смущен словами жителя Куфы, который пришел ко мне посланником своего города, чтобы жаловаться на своего наместника.
– Ты лжешь, ведь правитель Куфы – честный человек, – отвечал я ему.
– Не может быть сомнения, что правитель правоверных говорит правду, а я лгу, – сказал посланник, – это значит, что, назначив этого честного человека правителем Куфы, ты навредил всем другим городам. Назначь же его теперь в другой город, чтобы он разорил его своей справедливостью, как разорил нас.
– Хорошо. Он больше не будет над вами править, – ответил я».
Чистые
В Александрии появилась политическая группировка, называвшая себя суфиями. Входившие в нее действовали только во имя Всевышнего (так, как сами считали должным), а не ради правительства.
Каждый вторник Мамун устраивал собрания, на котором обсуждали проблемы религии и Закона. Сначала юристов и ученых приглашали в комнату, устланную коврами, где они, сняв обувь, рассаживались. Тогда подавались яства и начиналась трапеза. После они умывались, каждый, кто желал, мог прилечь, приносили кальяны, гости курили благовония, и затем их провожали к халифу. Халиф, поприветствовав собравшихся, задавал направление беседы и вел ее по-царски справедливо, без надменности или педантичности, разговор продолжался до захода солнца, во второй раз подавалась еда, и все расходились.
«В один из таких дней, – рассказывает Яхья ибн Актам, бывший судьей в Басре, – когда Мамун был увлечен беседой, вошел его управляющий Али и сказал:
– Правитель всех правоверных, у дверей стоит человек. Он в грубой белой одежде до колен, и он спрашивает, может ли к вам присоединиться.
Я понял, что это, возможно, кто-то из суфиев, и хотел подать знак, чтобы тот не впускал его, но халиф не колеблясь сказал:
– Пусть войдет.
Появился человек, одетый, как описал его управляющий, несущий в руках свою обувь. Он остановился у края ковра и приветствовал:
– Мир тебе, благословение и милость Всевышнего.
– Мир и тебе, – отвечал халиф.
– Могу ли я приблизиться? – спросил человек.
– Подойди, – сказал халиф, – и садись.
Он сел и спросил:
– Могу ли я говорить?
– Говори, – ответил халиф, – столько, чтобы твое мастерство показало, что твои слова угодны Всевышнему.
– Вот трон, – начал незнакомец, – на котором сидишь ты, но ты на нем с согласия всех правоверных или занял его жестокой силой и владеешь ими?
Мамун отвечал:
– Нет, не с общего согласия я на этом троне, но и не занял его силой. До меня правил Харун ар-Рашид, и с этим, охотно или нет, мирились правоверные, и он назначил меня и Амина быть его преемниками, обратившись к тем правоверным, кто был этому свидетелем. Он взял клятву верности мне и другому со всех паломников к Святому Дому Всевышнего в Мекке. Они поклялись, охотно или неохотно. С человеком, передавшим мне власть, случилось то, что случилось. И когда я получил ее, я знал, что нужно действительное согласие всех мусульман, с востока и запада. Я размышлял об этом. Было понятно, что, если я просто оставлю дела мусульман их правителям, объединенная сила ислама ослабнет, договоры не будут исполняться, и государство разорвется на куски, повсюду будут беспорядки, бедствие и война – против слова Всевышнего никто не отправится в паломничество и не пойдет на Священную войну, поэтому некому будет вести людей, дороги заполнятся разбойниками, и сильные станут угнетать слабых. И поэтому, чтобы защитить правоверных, я принял эту власть. Чтобы сражаться с их врагами, охранять их дороги, вести их, пока они не выберут сами того человека, которому будут доверять. Этому человеку я передам свою власть. Я стану его подданным, как любой другой мусульманин. Вот мое слово правоверным. Передай им: как только они выберут вождя, я отрекусь от власти.
– Мир тебе и благословение и милость Всевышнего, – сказал суфий, поднимаясь на ноги. Сказав это, он ушел.
– Следуйте за этим человеком и узнайте, куда он направился, – приказал Мамун управляющему.
Али вернулся с таким докладом:
– Правитель правоверных, мои люди проследили за этим человеком. Он дошел до мечети, где его ждало пятнадцать человек, такой же наружности и в подобном платье.
– Ты видел его? – спросили они.
– Да, – отвечал он.
– И что он сказал?
– Ничего, кроме хорошего, – ответил посланник. – Он сказал, что правит мусульманами, чтобы охранять дороги и не дать прекратиться паломничеству и Священной войне, помочь угнетенным и показать, что Закон Всевышнего не стал простыми словами, но что, как только мусульмане объединятся под одним человеком, он готов отречься и передать ему власть.
– Да, – отвечали остальные, – хорошо, если так.
И они разошлись.
Выслушав это, Мамун повернулся ко мне:
– Теперь ты видишь, Абу Мухаммед, что не так сложно угодить этим достойным людям.
– Слава Всевышнему, давшему тебе мудрость, правитель правоверных, – отвечал я, – мудрость слов и дела».