Народ Великого духа

Убедившись, что Гуг и Виктор де Легран вполне справляются с задачей организации похорон убитых легионеров и создания временного лагеря военнопленных, Сергей Петрович и Андрей Викторович тут же, на смертном поле, организовали импровизированное совещание. Сначала неандерталки, пыхтя, приволокли все необходимое из Большого Дома, а потом к Столу Совета стали собираться вожди. Им было необходимо определиться, что делать дальше. Договоренность со старшим центурионом Гаем Юнием Брутом – это, конечно, хорошо, но она не решает всех проблем. В двадцати километрах отсюда, как раз там, где в будущем вырастет славный город Бордо, остался укрепленный лагерь римлян с гарнизоном, и в нем около трех сотен порабощенных аквитанов^[40], которым уже четыре дня не давали ничего, кроме воды. Там же находилась и казна аквитанского племени васатов.

Конечно, сами по себе монеты не имели в этом мире вообще никакого значения, но Антон Игоревич сказал, что металлическое серебро может послужить ценным химическим ингредиентом, из которого, например, можно будет получить детонирующее вещество для собственных капсюлей. Так что брать лагерь нужно однозначно, пока оставшийся на хозяйстве младший центурион Марк Сергий Германик не заподозрил неладное и не додумался до того, что рабов следует зарезать, казну утопить в реке, а самому вместе с малым отрядом скрыться в неизвестном направлении. Старший центурион расписал этого Германика в самых черных красках и сказал, что если от кого и стоит ждать гадостей, так это от него – этого сына германского вождя, воображающего себя великим хитрецом.

Последней к импровизированному столу совета подошла Марина Витальевна. Выглядела она ужасно. Только что ей пришлось заниматься страшным делом: решать, за жизнь каких раненых легионеров еще стоит побороться, а кого лучше отпустить с иной мир без лишних мучений. Прикомандированный к отряду младший врач VII легиона Ефимий как привязанный таскался за суровой матроной чужаков, и если она опускала большой палец вниз, вскрывал раненому своим ланцетом сонную артерию. В любом случае ни один из приговоренных к эвтаназии не прожил бы в местных условиях и трех дней. Был бы здоров отец Бонифаций – он непременно читал бы при этом заупокойные молитвы, несмотря на то, что упокаиваемые являлись закоренелыми язычниками; но его собственная жизнь стояла сейчас под вопросом, так что умирающим приходилось обходиться без последнего утешения.

Если же большой палец Марины Витальевны был поднят вверх, то Ефимий помогал лекарю Ли и его сыну Лейсу раздеть и перевязать раненого, а двое специально прикомандированных Гаем Юнием Брутом пленных на носилках относили его в сторону – туда, где позже пленные легионеры построят для себя лагерь военнопленных, включая и импровизированный госпиталь. Всего после сортировки набралось около двухсот раненых, имеющих шанс на выздоровление. Итак, в ходе попытки нападения погибли или было смертельно ранены около половины нападавших. И вот теперь примерно сотня пленных, сменяя друг друга, рыла для них большую братскую могилу. Единственной персоной, чья голова, отделенная от тела, украсила собой пилум, а раздетая догола тушка отправилась в Гаронну, был Секст Лукреций Карр – бывший военный трибун, патриций и сын сенатора. Но по нему не скорбели ни победители, ни побежденные.

При этом пленные (не только раненые и санитары, но и вообще все) выглядели необычайно тихими и послушными. Гай Юний Брут, единственный из римлян, кто сохранил свою тунику, даже передвигаясь на носилках, выглядел вполне дееспособным командиром. Более того, посмеиваясь, он через Виктора де Леграна передал Андрею Викторовичу, что никогда не предполагал, что его, будто какого-то сенатора, будут повсюду таскать на руках четверо здоровенных бугаев. Старший центурион уже успел собрать вокруг себя тех пленных, что оставались на ногах, и провести с ними политинформацию. Полное гражданство по завершению относительно короткого периода искупления было как раз той морковкой, за которой мулы Мария, как еще называли легионеров, были согласны бежать хоть на край света. Дорога в Рим закрыта, говорил им старший центурион, но мы можем стать частью нового Рима, который прямо сейчас образуется на этих холмах. Тут нет ни заносчивых патрициев, ни жадных сенаторов, и если мы выдержим испытания очищения, то станем в этом народе равными из равных.