Народная агиография. Устные и книжные основы фольклорного культа святых

Илья часто появляется в паре с Николой, где они выступают как оппоненты, причем Никола всегда добрый, а Илья злой и страшный: Илья хочет наказать мужика (посылает град на его ниву, обещает плохой умолот и т. д.), Никола же сообщает о его замыслах мужику и поправляет дело (ATU-846*, СУС-846*). Такую же интерпретацию получает он и в следующей легенде: [В] деревне праздновали до сенокосу двенадцатого числа Петров день. Вот три святых собрались и Пётр Илье и говорит: «Илья, тебя не будут если праздновать», ну что там, вроде, Илье, Илья, тебя же не будут праздновать, чё с мирянами можешь сделать, как тебя не будут праздновать». А Илья и говорит: «А мне не будут праздновать, я всё смогу сделать. Я могу с голоду заморить, могу и затопить». Вот, вот так и есть. Бывают иногда такие грозы, что сколько дней льёт, из квартиры не выйдешь. [А третий святой какой был?] Хролы, праздник, Хролов день. Дак это уж он поздно бывает. Рожь, говорят, сий ничто и получишь. Хролов день, он бывает в конце августа дак [АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, с. Шильда, зап. от А. Т. Фалиной, 1926 г.р.].

Как страшный святой воспринимается в восточнославянской культуре и св. Кассиан – Касьян злой, Касьян немилосливый и т. п. Он a priori предрасположен к миру людей негативно и ничего, кроме бед, от него не ожидается (На что Касьян взглянет – всё вянет). Касьян, чья память отмечается 29 февраля, олицетворяет широко бытующие в восточнославянской традиции представления о високосном годе как о несчастном, становясь сам источником этих бед. В качестве его постоянного оппонента также выступает св. Никола, который в отличие от Касьяна, именины которого отмечаются раз в 4 года, имеет именины дважды в год (СУС-790**). Значительный корпус текстов о св. Касьяне собран Н. М. Мендельсоном [Мендельсон, 1–21].

Как страшные могут восприниматься и целые категории святых, в зависимости от типа святости, точнее от народной интерпретации термина, обозначающего этот тип. Так, опасной категорией святых считаются мученики – из-за характера их подвига, точнее вследствие актуализации внутренней формы самого слова мученик [Кабакова, 77; Яковлев, 162; Логинов, 74].

Наконец, святые могут восприниматься как страшные окказионально, это зависит преимущественно от поведения человека по отношению к ним: «Однажды в недавнее время несли икону преподобномученика Адриана по деревням Соколовской волости, в местности Ухома. Один крестьянин, пахавший в поле, увидев это, заметил вслух: “Вот, Адриан преподобный по миру сбирать пошел…” Тотчас ударил гром, и молния поразила насмерть и мужика, и лошадь, на которой тот пахал» [Балов, 428-429]; св. Геннадий Костромской и Любимоградский проклял изгнавших его жителей Любима, наслав на них змей [АОЭ УрГУ, Ярославская обл., Любимский р-н, д. Починок-Шумилов, зап. от Т. Н. Зосимовой]; то же ср. [Тихомиров, 121]. Даже такие почитаемые за покровителей святые, как св. Георгий, могут быть воспринимаемы как страшные – в случае нарушений норм их почитания: «Всем, кто Егория не празднует, он беду наносит. Был Валенцев у нас, у него много кладей на току было. В Егорьев день он собрал помочь, хотел клади обмолочь. Покамест обедали, гумно зажгло молнией, а ведь было тихо и ясно. Вот так Егорий Бедоносец (подчеркнуто мной. – А. М.) беды наносит» [Шеваренкова-1998, 47, № 177]. Тот же дериват, но без интерпретации и, кажется, без отрицательной коннотации см. в заговоре на первый выгон скота весной: Егорий Бедоносец я зиму [корову] поила кормила, а теперь тебе на лето сдаю пой корми и храни[5] [АЛФ, Архангельская обл., Вельский р-н, с. Судрома, переписано с листка у Н. А. Потапова, 1957 г.р.].

Амплуа страшного святого может обладать и Иоанн Предтеча, точнее одна из его репрезентаций, связанная с днем Усекновения его главы. Как известно, в этот день в восточнославянской традиции существует запрет на срезание или разрезание круглого: буханки хлеба, кочана капусты и проч. В этой связи возникает запрет ходить в огород, а тот, в свою очередь, порождает вторичную мотивацию: туда нельзя ходить, так как там Иван Постный сидит и может голову отрезать. Таким образом, святой становится персонажем детских запугиваний [Каспина, 83–84].