Народная агиография. Устные и книжные основы фольклорного культа святых

С другой стороны, в восприятии крестьянской общины существенным представляется признак обладания книгой. Те к с т, записанный на бумаге, перестает быть только текстом, который имеет магическую силу при произнесении, но передает свои свойства бумаге, на которой он записан, отчего становится сакральным предметом. В этом смысле очень показателен процитированный выше пример из СРНГ: «Эту книгу держать при себе». При этом содержание письменного текста может просто игнорироваться: так, в с. Тихманьга Каргопольского р-на Архангельской обл. одна из информанток показала нам список пастушеского отпуска, принадлежавший ее покойному мужу. На просьбу участников экспедиции отдать его им она ответила отказом, мотивировав его тем, что она читает его по утрам и вечерам как молитву. Обладание письменным сакральным текстом определяет статус человека знающего, то есть имеющего магическое знание. Тот, у кого есть книга, заведомо знает. Отчасти эти представления связаны с верованием в чернокнижников, совершающих свои колдовские обряды при помощи «черной книги» [ЭССД, т. 2, 514]: Такие люди есть колдуны, закрыли[7] парня и ево не найти. [У информанта в 1989 году пропал 18-летний сын, через год его нашли мертвого в 3 км от деревни.] И милиция не возьмёт, потому што бабушка. Бабушка, што ты с ней будешь делать – она безвинна. Такие слова есть, книжки есть чёрные, чернокнижники называются, злые люди [АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, с. Кучепалда, зап. от В. А. Придеина, 1928 г.р.].

Обладание книгой служит маркером носителя магического знания вне зависимости от того, направлено оно на зло или на добро. Книгой пользуются и для порчи, и в качестве, например, оберега: Ну ласка, скот бывало, что коней замучает, проподают коровы, кони. Это испорчен двор. А как портят, кто знал, кто занимается этим, тот знает… Кто колдун, ведь он на вред и добивается, ищет, как сделать, да чево. [Они ласку насылали?] То что, ласку-то, там есть, наверно, какие и ныне-то есть, люди есть и книги у них и все тут-то до сих пор портят [АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, с. Ухта, зап. от К. А. Афониной, 1918 г.р., и А. Ф. Быковой, 1918 г.р.].

Содержание книги, состав ее, название и другие признаки обычно не называются, так что не всегда возможно понять не только о какой именно книге идет речь, но и о книге ли вообще или листе бумаги со списком того или иного текста: [Если человек тяжело умирает,] это воскрёсну молитву [каноническая молитва Животворящему Кресту «Да воскреснет Бог…»] да вот у нас тута старушка всё вот ходит, читает книжку [АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, д. Сварозеро, зап. от А. С. Ягановой, 1921 г.р.]. В данном примере совершенно неясно, пользуется ли старушка православным молитвословом или рукописной копией молитвы, которая широко используется не только для облегчения агонии, но и как оберег. Собственно, для народной традиции это и не представляет существенной разницы, важно, что за предметом, обозначаемым словом книга, закреплены сакральное значение и функции. В этом смысле она сближается с Библией. Лексемы книга и Библия и могут употребляться в одинаковых контекстах: Это обходят коров, стадо выгоняют в первый день, первый там, второй, когда коровы все соберутци уже, стадо, значит, они, пастух обходит. У нево есть какая-то Библия – не Библия, книга там, какая писанина, не знаю. Они обходят это стадо три раза. Читают эту писанину свою, писульку, читаёт, обошёл, пока пасёт коров летом он, этот отпуск у нево, што куда кладёт, кто кладёт в лес, под корень там, где коровы ходят в лесу [АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, д. Чагово, зап. от Г. Я. Шангиной, 1936 г.р.].