Народная Библиотека Владимира Высоцкого

Все, что сумел запомнить, я сразу перечислил, Надиктовал на ленту и даже записал. Но надо мной парили разрозненные мысли И стукались боками о вахтенный журнал. Весомых, зримых мыслей я насчитал немало, И мелкие сновали меж ними чуть плавней, Но невесомость в весе их как-то уравняла Там после разберутся, которая важней. А я ловил любую, какая попадалась, Тянул ее за тонкий, невидимы канат. Вот первая возникла и сразу оборвалась, Осталось только слово одно: "Не виноват!" Но слово "невиновен" - не значит "непричастен", Так на Руси ведется уже с давнишних пор. Мы не тянули жребий, - мне подмигнуло счастье, И причастился к звездам член партии, майор. Между "нулем" и "пуском" кому-то показалось, А может - оператор с испугу записал, Что я довольно бодро, красуясь даже малость, Раскованно и браво "Поехали!" сказал. # 032

1972 Мосты сгорели, углубились бродыї

Мосты сгорели, углубились броды, И тесно - видим только черепа, И перекрыты выходы и входы, И путь один - туда, куда толпа. И парами коней, привыкших к цугу, Наглядно доказав, как тесен мир, Толпа идет по замкнутому кругу И круг велик, и сбит ориентир. Течет под дождь попавшая палитра, Врываются галопы в полонез, Нет запахов, цветов, тонов и ритмов, И кислород из воздуха исчез. Ничье безумье или вдохновенье Круговращенье это не прервет. Но есть ли это - вечное движенье, Тот самый бесконечный путь вперед? # 033

1972 Он вышел - зал взбесился на мгновеньеї

Он вышел - зал взбесился на мгновенье. Пришла в согласье инструментов рать, Пал пианист на стул и мановенья Волшебной трости начал ожидать. Два первых ряда отделяли ленты Для свиты, для вельмож, для короля. Лениво пререкались инструменты За первой скрипкой повторяя: "ля". Настраивались нехотя и хитро, Друг друга зная издавна до йот. Поскрипывали старые пюпитры, На плечи принимая груды нот. Стоял рояль на возвышеньи в центре Как черный раб, покорный злой судьбе. Он знал, что будет главным на концерте, Он взгляды всех приковывал к себе. И, смутно отражаясь в черном теле Как два соглядатая, изнутри, Из черной лакированной панели Следили за маэстро фонари. В холодном чреве вены струн набухли, В них звук томился, пауза долга... И взмыла вверх рояля крышка - будто Танцовщица разделась донага. Рука маэстро над землей застыла, И пианист подавленно притих, Клавиатура пальцы ощутила И поддалась настойчивости их. Минор мажору портил настроенье, А тот его упрямо повышал, Басовый ключ, спасая положенье, Гармониями ссору заглушал, У нот шел спор о смысле интервала, И вот одноголосия жрецы Кричали: "В унисоне - все начала! В октаве - все начала и концы!" И возмущались грубые бемоли, Негодовал изломанный диез: Зачем, зачем вульгарные триоли Врываются в изящный экосез? Низы стремились выбиться в икары, В верха - их вечно манит высота, Но мудрые и трезвые бекары Всех возвращали на свои места. Склоняясь к пульту, как к военным картам, Войсками дирижер повелевал, Своим резервам - терциям и квартам Смертельные приказы отдавал. И черный лак потрескался от боли, Взвились смычки штыками над толпой И, не жалея сил и канифоли, Осуществили смычку со струной. Тонули мягко клавиши вселенной, Решив, что их ласкают, а не бьют. Подумать только: для ленивой левой Шопен писал Двенадцатый этюд! Тончали струны под смычком, дымились, Медь плавилась на сомкнутых губах, Ударные на мир ожесточились У них в руках звучал жестоко Бах. Уже над грифом пальцы коченели, На чей-то деке трещина, как нить: Так много звука из виолончели Отверстия не в силах пропустить. Как кулаки в сумбурной дикой драке Взлетали вверх манжеты в темноте, Какие-то таинственные знаки Концы смычков чертили в пустоте. И, зубы клавиш обнажив в улыбке, Рояль смотрел, как он его терзал, И слезы пролились из первой скрипки И незаметно затопили зал. Рояль терпел побои, лез из кожи, Звучала в нем, дрожала в нем мольба, Но господин, не замечая дрожи, Красиво мучал черного раба. Вот разошлись смычковые, картинно Виновников маэстро наказал И с пятой вольты слил всех воедино. Он продолжал нашествие на зал. # 034

1972 Черные бушлаты