Народная история США: с 1492 года до наших дней

Итак, я скажу: я не выступаю и никогда не выступал за установление в какой-либо форме ни социального, ни политического равенства белой и черной рас (аплодисменты); не выступаю и никогда не выступал за предоставление неграм права голоса или права быть присяжными заседателями, занимать должности, вступать в брак с белыми…

До тех пор пока эти расы не могут жить таким образом, хотя и вынуждены оставаться рядом, должно быть разделение на высшие и низшие. Я, так же как и всякий другой человек, выступаю за то, чтобы высшее положение сохранялось за белой расой.

Выходу южных штатов из состава США после избрания президентом кандидата от новой Республиканской партии Линкольна осенью 1860 г. предшествовала серия политических стычек между Севером и Югом. Столкновения не касались рабства как морального института — большинство северян вопросы рабства заботили не настолько, чтобы идти на какие-либо жертвы, а тем более подвергнуться лишениям войны. Это было не борьбой простых людей (большинство белых жителей на Севере не имели богатств и не влияли на политику; большинство белых южан составляли бедные фермеры, не принимавшие решений), а столкновением элит.

США накануне Гражданской войны (1861 — 1865)  

Верхушка северян жаждала экономической экспансии: свободных земель, свободной рабочей силы и свободного рынка, высоких протекционистских тарифов для производителей и создания национального банка Соединенных Штатов. Со всем этим не совпадали интересы рабовладельцев: они понимали, что при Линкольне и республиканцах продолжение их спокойной жизни и процветания станет невозможным.

Поэтому, когда Линкольн был избран, семь южных штатов вышли из состава Союза. Президент повел себя враждебно, попытавшись вновь овладеть федеральной базой Фортом Самтер в Южной Каролине, а к отделившимся присоединилось еще четыре штата. Конфедерация была сформирована. Началась Гражданская война.

В первой инаугурационной речи Линкольна, произнесенной в марте 1861 г., звучало стремление к примирению с Югом и отделившимися штатами: «… у меня нет никаких намерений прямо или косвенно вмешиваться в функционирование института рабства в тех штатах, где оно существует. Я считаю, что не имею законного права делать это, и не склонен делать это». В ходе продолжавшейся уже четыре месяца войне, когда находившийся в Миссури генерал Джон Фримонт объявил военное положение и заявил, что рабы, принадлежавшие хозяевам, которые оказывали сопротивление Соединенным Штатам, будут освобождены, президент отменил его приказ. Он очень хотел удержать в составе Союза сохранившие лояльность рабовладельческие штаты: Мэриленд, Кентукки, Миссури и Делавэр.

И только когда война стала более ожесточенной, когда возросло количество жертв, а стремление к победе усилилось, когда критика аболиционистов грозила обрушить стоявшую за Линкольном коалицию сил, он стал выступать против рабства. Р. Хофстедтер описывает это так: «Как чуткий барометр он регистрировал перемены давления, и когда давление со стороны радикалов усилилось, он тоже полевел». Уэнделл Филлипс говорил, что если Линкольн и был способен к росту, то «потому, что мы его поливали».

Расизм на Севере укоренился столь же глубоко, как и рабовладение на Юге, и понадобилась война, чтобы поколебать и то и другое. Черные в Нью-Йорке не имели права голоса, если не обладали имуществом стоимостью 250 долл. (такое ограничение по отношению к белым не применялось). Предложение об отмене этого ценза, поставленное на голосование в 1860 г., было отклонено при соотношении 2:1 (несмотря на то, что Линкольн победил в штате Нью-Йорк с преимуществом в 50 тыс. голосов). Фредерик Дуглас так комментировал это: «Считалось, что черный младенец избирательного права для негров был все еще слишком уродлив, для того чтобы быть выставленным напоказ в столь представительном собрании. Чернокожего запрятали подальше, как некоторые люди убирают с глаз долой своих обезображенных детей, когда приходят гости».

Уэнделл Филлипс при всем критическом отношении к Линкольну признавал, что с его избранием открываются новые возможности. Выступая в бостонском храме Тремонт на следующий день после выборов, Филлипс сказал: