В начале 1860 г. на массовом митинге только что созданной Ассоциации мастеровых было выдвинуто требование повысить заработную плату. Когда промышленники отказались встречаться с представителями их комитетов, рабочие призвали провести в День рождения Вашингтона забастовку. В то утро 3 тыс. обувщиков собрались в «Лисеум-холле» в Линне и создали «комитеты 100», которые должны были публиковать имена штрейкбрехеров, охранять порядок и предотвращать насилие, а также удостоверяться в том, что обувные заготовки не будут отправлять куда-либо для дальнейшего производства.
В течение нескольких дней к этому выступлению присоединились обувщики по всей Новой Англии: в Нейтике, Ньюберипорте, Хейверхилле, Марблхеде и других городках Массачусетса, Нью-Гэмпшира и Мэна. За неделю забастовки охватили все «обувные» поселки региона, а в акциях принимали участие Ассоциации мастеровых в 25 городах и 20 тыс. работников отрасли. Газеты называли эти события «Революцией на Севере», «Восстанием рабочих Новой Англии», «Началом конфликта между капиталом и трудом».
Несмотря на снежную бурю, 1 тыс. женщин и 5 тыс. мужчин прошли по улицам Линна, неся транспаранты и американские флаги. Вязальщицы и строчилыцицы присоединились к бастующим и провели собственный массовый митинг. Вот что писал о них репортер нью-йоркской газеты «Гералд»: «Они обрушиваются на своих хозяев в таком стиле, который заставляет вспомнить о представительницах прекрасного пола, которые принимали участие в первой французской революции». Была организована многочисленная «Процессия дам», и женщины прошли по улицам, узким от сугробов, неся плакаты со словами: «Американки не будут рабынями… Слабые телом, но сильные духом, мы отважились выйти на бой за права, плечом к плечу с нашими отцами, мужьями и братьями».
Спустя десять дней после этих событий процессия из 10 тыс. бастующих рабочих (мужчин и женщин), включая делегации из Сейлема, Марблхеда и других городов, прошла по улицам Линна, тем самым проведя крупнейшую к тому времени демонстрацию рабочих Новой Англии.
На место были направлены бостонская полиция и отряды милиции, чтобы удостовериться в том, что бастующие не вмешиваются в отправку обувных заготовок за пределы штата. Акции рабочих продолжились, а городские лавочники и торговцы провизией предоставляли им продукты питания. Забастовка была на подъеме в течение всего марта, но к апрелю уже пошла на спад. Промышленники начали предлагать повышение заработной платы, чтобы вернуть рабочих на фабрики, не признавая при этом профсоюзы, с тем чтобы работники оставались с работодателями один на один.
Как пишет А. Доули в своем исследовании «Класс и местная община», посвященном забастовке в Линне, большинство рабочих-обувщиков были уроженцами США. Они не соглашались с социально-политическим порядком, державшим их в бедности, как бы его ни воспевали в американских школах, церквах и газетах. В Линне, по мнению Доули, «красноречивые и активные ирландские обувщики и кожевники присоединились к янки, напрочь отвергая миф о процветании. Ирландские рабочие и рабочие-янки совместно… искали кандидатов от рабочих на выборах и сопротивлялись разгону забастовок местной полицией». Пытаясь понять, почему этот пламенный классовый дух не привел к независимому революционному политическому действию, исследователь приходит к выводу, что основной причиной являлась электоральная политика, которая направляла энергию сопротивленцев в каналы системы.
А. Доули спорит с некоторыми историками, утверждавшими, что высокий уровень мобильности рабочих не давал им возможности самоорганизации революционными способами. Он отмечает, что, хотя в Линне на улицы тоже вышли массы людей, за этим «скрывался факт существования практически постоянного меньшинства тех, кто играл ключевую роль в организации беспорядков». Исследователь также предполагает, что мобильность помогает людям видеть то, что другие находятся в подобном им положении. Доули утверждает, что борьба европейских рабочих за политическую демократию, при том что себя они считали борцами за экономическое равноправие, сделала их классово сознательными. Однако американские рабочие к 30-м годам XIX в. уже добились политической демократии, и потому их экономические битвы могли быть перехвачены политическими партиями, которые размывали классовые противоречия.