Народная монархия

Я, Иван Лукьянович, точно так же, как и тяглые мужики 1613 года, буду действовать именно так, а не иначе, вовсе не для «дворянской диктатуры», ибо я не дворянин, не для «торгового капитала», ибо никакого капитала у меня не было, нет и не будет, не во имя византийского примера, на который мне наплевать и не в результате татарского ига - ибо мои предки его никогда не переживали. Я буду так действовать вовсе не из-за покорности моей, ибо я по характеру моему человек до чрезвычайности непокорный, и не из-за слабости моей, ибо я считаю себя человеком исключительной силы. Но я буду так действовать из сознания моих интересов - моих собственных интересов, включающих в себя интересы моего сына, моего внука и моей страны.

Я, Иван Лукьянович, питаю к политике острое отвращение. Я, как и всякий средний русский человек, стараюсь быть честным человеком, и если это не удается, чувствую себя как-то не очень приятно. Это есть основная черта русского характера: если русский человек делает свинство, то он ясно чувствует, что это есть свинство, что грех есть грех (поэтому у нас с индульгенциями ничего не вышло: от греха откупиться нельзя). Практическая политика с ее демагогией, и ее интригами, склоками и прочим, есть неизбежное и сплошное свинство - пример ленинских апостолов только крайнее выражение этого политического свинства. В парламентской политике буржуазных стран свинство не принимает такого кровавого отпечатка, но чисто моральная сторона дела и там ненамного чище.

Я заниматься политикой не хочу. Но я так же не хочу, чтобы мною занимались политики, чтобы какой-нибудь новый прохвост, победив своих конкурентов, - или в порядке парламентских подвохов и подкупов, или в порядке социалистической резни, - заставил бы меня, Ивана Лукьяновича, подчиняться да еще кадить фимиам гению наиболее длинного ножа и наиболее короткой совести. Об этих прохвостах сто лет тому назад писал Эрнест Ренан по поводу французской революции:

«страшный урок для народов, которые будучи неспособны к республике, разрушают династию, данную им веками… Человек, покрытый кровью, вероломством и преступлениями, который победит своих соперников, будет провозглашен спасителем отечества»…

- как видите, это портрет Сталина, написанный за полстолетия до его рождения на свет. Таких портретов по Европе можно набрать несколько штук. Единственный выход из этого неизбывного свинства практической политики - это есть - человек, который по праву рождения стоит выше споров, выше соблазнов и, следовательно, выше общечеловеческой необходимости делать свинство. Вероятно, что этот человек - в числе прочего - будет делать и ошибки, но свинства ему делать совершенно не для чего. Я предоставляю ему власть и я постараюсь оградить эту власть, ибо она спасает меня, в частности, и от активного и от пассивного участия в политическом свинстве.

Далее: я как русский и, следовательно, оптимистически настроенный человек, никак не страдаю никаким «комплексом неполноценности». Я считаю, что я сам по себе достаточно хорош - по крайней мере для самого себя. Поэтому я, как и большинство русских людей, сравнительно равнодушен ко всякого рода внешним отличиям. Поэтому в любом русском обществе титул князя никогда не производил такого впечатления, как титул лорда, поэтому у нас никогда не называли наших добрых знакомых - мужского пола: господин коллежский регистратор Иван Иванович, и женского пола - госпожа коллежская регистраторша Марья Ивановна, - как называют в Германии, поэтому же у нас, вне пределов известных профессиональных групп, даже и генеральский чин - военный, а тем более штатский - вызывал не столько почтительность, сколько некий иронический налет. Даже столь «реакционный» писатель, как Достоевский, когда писал о генералах, то всегда с иронией.

Я, далее, никак не собираюсь попасть в какой бы то ни было будущий русский парламент в качестве «народного избранника», с тем, чтобы иметь право отметить на своей визитной карточке «член Государственной Думы», или МР, или Depute, или прочее в этом роде. Лично для меня участие в голосующем по приказу лидеров партийном стаде русского парламента было бы оскорбительным: я не баран. Что же касается речей с парламентской трибуны, то я достаточно хорошо знаю, что они произносятся для галерки и что исход голосования никакого отношения к красноречию не имеет: он решается закулисными партийными комбинациями и приказами соответствующих партийных вождей. Всякий же партийный вождь всякого в мире парламента хочет прежде всего вылезть в министры.