Народная монархия

В России и Киевской, и Московской были удельные войны. Но не было внутринациональных войн. Кровавые споры между Новгородом и Суздалем, и между Вильной и Москвой, были спорами за первенство в общем национальном доме, который всеми спорившими признавался своим домом. И хотя новгородцы, разбив Андрея Боголюбского, продавали суздальских пленников по цене половины барана, никогда новгородцы не утверждали, что они – один народ, а суздальцы – другой. Этого до Польско-Литовской унии не говорили даже и в Вильне. И князь Острожский, великий ревнитель православия, основатель первой русской типографии, идя против Москвы, вероятно искренне считал, что Русь призвана объединить именно Вильна. В его время были вполне достаточные основания считать «Сердцем России» именно Вильну. Но с того момента, когда – еще довольно смутно – стало обозначаться первенство Москвы, или, несколько иначе, – когда именно в Москве стал формироваться наш государственный строй демократического самодержавия, – массы повернули в ее сторону, и всякие дальнейшие споры стали безнадежными.

В Киевской Руси не было, по-видимому, даже и этих споров. Кривичи и дреговичи, варяги и славяне, «тюрки и берендеи» сколотили свою кооперацию как-то таинственно быстро и необычайно прочно.

Русская книжная интеллигенция веками занималась «размышлениями у парадного подъезда» Западной Европы. Дальше подъезда она не шла. Но так как даже и Западная Европа не представляла собою чего бы то ни было единого, то российский интеллигент размышлял сразу по меньшей мере у трех подъездов: философского – германского, революционного – французского, и вообще демократического – английского. В Англии была демократия – но не было ни философии, ни революции. В Германии была философия, но не было ни революции, ни демократии, во Франции была и революция и демократия, но философской конкуренции Франция последнего столетия не могла выдержать никакой. Так что интеллигенция так и бродила: от подъезда к подъезду. В конце XV III века «душа ее принадлежала короне французской». После свержения этой короны она стала «прямо геттингенской» (Ленский у Пушкина), а в милюковский период русской истории русская интеллигентская душа угнездилась где-то на Темзе. Принципов государственного строительства Германии и Франции сейчас, пожалуй, даже и оспаривать не стоит. Английские государственные порядки, попавшие под высокое покровительство Бритиш Бродкэстинг Корпорэйшэн – сокращенно ВВС, сейчас считаются самыми лучшими – English wears are the best. До американского парадного подъезда русская общественная мысль пока еще не добрела. Это, конечно, несколько затрудняет всякие размышления.

Таким образом, из всех современных западноевропейских примеров и образцов у нас на данный момент осталась только Англия. И из всех прежних – только Рим. Но Рим отделен от нас двумя тысячами лет и никакое «классическое образование», которое должно было в русских гимназистах с помощью чешских латинистов воспитать доблести римской республики, – никакого заметного следа на наших гимназических, а также и профессорских душах не оставили. Наши души в последние предреволюционные десятилетия норовили принадлежать короне британской.

Британская Империя является приблизительно сверстницей Российской. С той маленькой поправкой, что началась она на семьсот лет позже и кончается на неизвестное количество лет раньше. Это – не первая «великая империя», которая «промелькнула перед нами». Как и не одна «великая армия» «побывала тут». Были великие империи – и прошли великие империи. Были великие армии – и не ухитрялись всегда уйти. А мы, рязанские, все стоим – приводя в искреннее, хотя и тревожное, недоумение даже и м-ра Эчисона.

Основание Британской Империи относится, конечно, не к эпохе м-ра Дизраэли, который объявил английского короля императором Индии, а к диктатуре Кромвеля, который возглавил собою национальную контрреволюцию островитян против революционных попыток континентальных новшеств. При нем было проведено объединение островов – лет на семьсот-восемьсот позже объединения Руси при первых Рюриковичах. Лет пятьсот до этого и лет триста после этого – от Вильгельма Завоевателя до сегодняшнего дня – ни разу в своей истории Англия не стояла перед вопросом: быть или не быть. Даже и при Гитлере. Но мировая роль Англии началась только с Кромвеля, объединившего разрозненные племена островов в единый государственный блок.

У нас Ольга воевала с древлянами, и новгородцы били суздальцев. Древляне где-то вообще растворились, а войны новгородцев с суздальцами мы сейчас вообще себе представить не можем. По летописному сказанию, Добрыня крестил славянских язычников мечом, а Путята огнем, но альбигойских войн у нас все-таки не было. И, оценивая британские островные свободы, мы начисто забываем о целом ряде самых основных фактов и нашей, и английской истории.