Народная монархия

С этой точки зрения исторические исследования западноевропейского феодализма не объясняют ровным счетом ничего. Они повествуют о тех конкретных юридических и политических формах, в которые отлилась данная человеческая психология, но ничего не говорят об этой психологии. Они рисуют форму, совершенно не замечая содержания, форма виснет в воздухе, и мы никак не можем понять, почему же на смену столь благоустроенному римскому миру пришел такой грязный и кровавый средневековый германский кабак. Не проделав психологического анализа господ Гайнманов, мы ничего не сможем понять ни в возникновении феодализма, ни в современной разделенности Западной Европы, ни в истоках Первой и Второй мировых войн, ни в грядущей «Гибели Европы» (О. Шпенглер). Не сможем ничего понять и в принципиальной несовместимости русского и европейского мира.

Наблюдений темпельбургского типа я мог бы привести очень много, но это не входит в мою сегодняшнюю задачу. Этими наблюдениями я недоуменно делился и с моими добрыми немецкими знакомыми. Их ответ был стандартизован, банален и внешне убедителен: это, де, потому, что мы – народ без пространства – Volk ohne Raum, если бы у нас были ваши русские просторы, то гайнмановских историй и у нас не было бы.

Я ставлю вопрос совершенно иначе: не отсутствие простора объясняет темпельбургскую психологию, а темпельбургская психология объясняет отсутствие простора. Средневековая Европа была очень редко населенной страной, и просторов там было более чем достаточно – во всяком случае не меньше, чем их было у римского мира, и это никак не помешало тысячелетней братоубийственной внутриевропейской войне. Но у нас есть и более яркий пример: германская колонизация Прибалтики. Германский рыцарь и епископ, купец и монах пришли почти на пустое место, и первое, что они сделали, – отгородились друг от друга границами привилегий, договоров, указаний, прав, преимуществ и прочего. Отгороженные друг от друга, они не собирались и не могли сделать никакого общего дела; единственное, в чем они были едины – беспощадно едины, – это в отношении к побежденным. Они имели за своей спиной почти всю тогдашнюю Европу: морально – благодаря папству, материально – благодаря торговым связям, политически – благодаря поддержке всего континентального дворянства, технически – благодаря чудовищному превосходству всей тогдашней европейской техники, не только над техникой балтийских племен, но и над техникой, изолированной от остального мира Московской Руси. Но немцы в Балтике не собирались и не могли делать общего дела, как делали московские воеводы на Мурманском берегу, Ермаки – в Сибири или Хабаровы – на Амуре. И тевтонский Орден – острие всей тогдашней Европы – так и не смог продвинуться намного дальше от Ревеля и Риги. Он не смог конкурировать даже с Новгородом. Он основал несколько городов и несколько сотен замков, за стенами которых прибалтийские Гайнманы пили свое пиво, ели свою колбасу и вели свои феодальные войны. Если бы вместо Гайнманов были Ермаки и Хабаровы – немцам двадцатого века не пришлось бы жаловаться на отсутствие просторов. Но ни Ермаков, ни Хабаровых не было.

* * *