Народная монархия

Эти океаны имеют то объективное значение, что в их глубинах и просторах совершенно теряется основная нить русского исторического процесса. Довоенный русский гимназист, студент и просто читатель забивал свои мозги бесконечным количеством князей, которые вели крамолы и кочевали от княжения к княжению по феодальной «лестнице» того времени. Только люди, обладающие исключительной памятью, могли удержать в своей голове эти бесконечные имена всяких Мстиславов, Ростиславов, Святославов и прочих – со всеми их прозвищами, родственниками, взаимоотношениями, княжениями и прочим, – обычно все это выветривалось без всякого следа. И оставалось какое-то хаотическое представление о войне всех против всех, иллюстрированное несколькими легендарными афоризмами – в стиле «Слова о полку Игоревом». Но основная нить развития пропадала бесследно.

Эта основная нить заключается вот в чем:

С первого дня основания русской государственности, она окрашена: а) сознанием государственного и национального единства, б) отсутствием племенной розни (наш нынешний «космополитизм»), в) обостренным чувством социальной справедливости и г) чрезвычайной способностью к совместному действию (позднейшее – артельное, общинное, кооперативное начало).

Эти факторы появляются как-то сразу, рождаются в принципиально законченном виде. Откуда и почему они появились – мы не имеем никакого понятия. Реализация этих тенденций создала Киевскую Русь. Киевская Русь – отчасти под влиянием известных экономических факторов, но главным образом под влиянием очень близкого и очень соблазнительного для верхов общества западноевропейского примера – пошла по путям аристократическим.

В очень большой степени способствовали феодальному раздроблению Киевской Руси и степные набеги, как впоследствии татарское иго – Московской: не забудем, что удельный порядок восторжествовал в Московской Руси только ПОСЛЕ завоевания ее татарами, – Московская Русь была завоевана в 1237–1238 годах, наши историки относят утверждение удельного порядка на севере к середине и концу X III века – то есть к периоду после татарского завоевания.

Это влияние степных набегов и завоеваний можно объяснить так: удары приходились по преимуществу: а) по массе и б) по центрам. Верхи могли зарыть в землю свои запасы драгоценных металлов – их по тем временам было на Руси довольно много – и выйти из погрома если и в сильно потрепанном виде, то все же не совсем нищими. Низы теряли почти все – иногда и вообще все. Удары по центру ослабляли всю его организацию и автоматически усиливали центробежные тенденции в стране. Вспомним по этому поводу, что последняя из крупных феодальных войн Западной Европы – Тридцатилетняя война в Германии – привела: а) к двухвековой фиксации раздробленности страны и б) к полному порабощению крестьянства. Разоренные низы были вынуждены идти в кабалу к тому, кто хоть что-нибудь сохранил от военного погрома. Эти – «сохранившие» – верхи общества, феодальные элементы страны, безмерно усилились – и за счет крестьянства и за счет центральной власти, – то есть и за счет единства страны и за счет социальной справедливости в ней. Но в Германии все-таки отсутствовал элемент чужеземного завоевания – была интервенция, но не было завоевания. Интервенты, приходившие в Германию, стояли, кроме того, или на том же, или даже на высшем, чем сама Германия, культурном уровне: баварских мужиков все-таки в турецкое рабство не продавали. И, тем не менее, остатки феодальной раздробленности Германии остались в сущности до Гитлера. Половецкая степь и татарское иго были чрезвычайно важными факторами в процессе возникновения и киевского феодализма, и удельных порядков в Москве.