Народная монархия

«Когда-то Россия была создана викингами, германские элементы преодолели хаос русской степи и организовали население в государственные формы, способствовавшие развитию культуры. Роль викингов позже переняла немецкая Ганза и эмигранты с Запада вообще. Во время Петра I – немецкие балтийцы, а к концу X IX столетия также сильно германизированные балтийские народы. Но под внешним обликом культуры, в русских все же таилось стремление к беспредельному расширению и неукротимая воля к подавлению всех жизненных форм, понимаемых как преграды. Смешанная монгольская кровь, даже при сильной ее растворенности, закипала при всяком потрясении русской жизни и побуждала массы к таким действиям, которые посторонним людям казались непонятными… Враждебные течения крови борются между собою… Большевизм – это восстание монгольства против северных форм культуры, это стремление к степи, ненависть кочевника к личности, это – попытка свержения вообще всего».

Эти две тирады являются все-таки документами, и Розенберг в своем документе почти дословно повторяет горьковское резюме русской истории и русской души. Всякая строчка в этих двух документах является враньем, сознательным или бессознательным – это другой вопрос. Каждое утверждение противоречит самым общеизвестным фактам и географии и истории – каждое утверждение противоречит и нынешнему положению вещей. И стоя на чисто русской точке зрения, как можно обвинять немцев – немецких философов и Розенберга в их числе – в том, что они приняли всерьез русских мыслителей – и Горького в их числе.

Горькие создавали миф о России и миф о революции. Может быть, именно ИХ, а не Гитлера и Сталина следует обвинять в том, что произошло с Россией и с революцией, а также с Германией и с Европой в результате столетнего мифотворчества?

Я еще раз вернусь к фактам.

а) «Монгольская кровь» не имеет ничего общего с кочевничеством: наиболее типичные народы монгольской расы – японцы и, в особенности, китайцы – являются самыми оседлыми расами земного шара.

б) Кочевничество не имеет ничего общего с монгольской расой: цыгане не монголы, а американские трампы Джека Лондона только повторяли литературные и бытовые мотивы горьковских босяков. Английский народ «расползся» еще больше русского – почти на весь земной шар. Самые чистые монгольские народы Европы – финны и венгры – сидят на своих местах и не кочуют вообще никуда.

в) Русский народ ни в каком случае не является народом степей – это народ лесов. Его государственность родилась и выросла в лесах. Степь для него всегда – до конца XV III века – была страхом и ужасом, как ночное кладбище для суеверного неврастеника: степь была во власти кочевых орд, и именно из степи шли на Русь величайшие нашествия ее истории.

г) Норманны в частности, немцы вообще, не имеют никакого отношения к стройке русской государственности. Эта государственность выросла в Москве в X III–XV I веках в условиях почти абсолютной отрезанности от Западной Европы. Нельзя считать «норманнским влиянием» то обстоятельство, что московские князья пятьсот лет тому назад имели легендарного предка, вышедшего якобы из варягов.

д) На северных территориях лесов и болот, у Ерьзи, Чуди и прочих, русский народ осел не потому, что не нашлось места хуже, а потому что степные нашествия обратили южную часть страны в одну сплошную пустыню. Не мог же Горький не знать, что первая попытка основания государственности была сделана в Киеве и что от самого цветущего города в тогдашней Европе – в X III веке остались одни развалины и весь юг был опустошен дотла.

е) В русской психологии никакого анархизма нет. Ни одно массовое движение, ни один «бунт» не подымались против государственности. Самые страшные народные восстания – Разина и Пугачева – шли под знаменем монархии, и притом легитимной монархии. Товарищ Сталин с пренебрежением констатировал: «Разин и Пугачев были царистами». Многочисленные партии Смутного времени – все – выискивали самозванцев, чтобы придать легальность своим притязаниям, государственную легальность. Ни одна партия этих лет не смогла обойтись без самозванца, ибо ни одна не нашла бы в массе никакой поддержки. Даже полудикое казачество – флибустьеры русской истории, – и те старались обзавестись государственной программой и ее персональным выражением – кандидатом на престол. К большевизму можно питать ненависть и можно питать восторг. Но никак нельзя утверждать, что большевистский строй есть анархия. Я как-то назвал его «гипертрофией этатизма» – болезненным развращением государственной власти, монополизировавшей все: от философии до селедки. Это каторжные работы – но это не анархия.