Народная Русь

Об одиннадцатом августа в Рязанской губернии записано И. И. Сахаровым любопытное предание, идущее от времен татарщины. В этот день, по словам старых рязанцев, в селах-деревнях, что стоят по берегам рек Вожи и Быстрицы, на так называемых «перекольских могилках», воочию совершается чудо-чудное. Слышен бывает на болоте свист, доносится с болотины песня: «а и кто свистит, а и кто поет — никто не ведает». Происходит диво-дивное. Выбегает из болота на «могилки» белая лошадь, — выбежит, все могилки обегает, к речам Матери-Сырой-Земли прислушивается, земь копытом бьет-раскапывает, над зарытыми в ее недрах покойничками плачет. «Зачем она бегает, что слушает, о чем плачет, никто не знает, не ведает»… Погасает вечер, темень ночная опускается на грудь земную; появляются над могилками огоньки блудящие, с могилок на болотину перебегают. «Как загорят они, так видно каждую могилку, а как засветят, то видно, что и на дне болота лежит, да уж так видно — что в избе лавка!..» Выискивались смельчаки, пытливым умом-разумом наделенные, — выискивались, пытались подкараулить-поймать дивного коня белого; находились и охотники — изловчиться-уловить огонек с могилки, дознаться-доведаться: чей свист раздается, что за песня звенит-разливается по затишью вечернему. Не тут-то было! Коня белого и ветер не догонит, не то что человек: если и можно подобрать этому незнаемому-неведомому коню какое прозвище, так разве одно — «Догони-ветер». Но конь в руки не дается; а от свисту да от «песни» — только оглохнешь, коли дознаваться станешь — кто да что; за огнем пойдешь — в трясину заведет, в трясину-болотину, в топь невылазную. Ходит по вожским да по быстрицким деревням старый сказ, хорт — что клюкою, старой памятью людей, в старине сведущих подпирается. И ведет этот рязанский сказ староскладную речь, не сказку, не песню, а быль-побывальщину. Было в давние времена на перекольских могилках за трое суток до Успения Пресвятой Богородицы, четверо суток спустя после Спаса-Преображения, кровавое побоище. Бились не на живот, а на смерть, сражались русские христианские князья со злым басурманином, с татарами. Длилась битва, лилась кровь — с обеих сторон. И вот, начали ломить-одолевать басурманские рати силу русскую. Но, откуда ни возьмись («как ни отсюдова, ни оттудова») — взялся, выехал на белом коне богатырь облика нездешнего, неведомого вида незнаемого, а за богатырем — сотни-рати богатырские. Начал-почал бить-колоть богатырь зло татаровье — «направо и налево и добил их чуть не всех». И добил бы всех, да «тут подоспел окаянный Батый», — подоспел, богатыря наземь свалил-убил, а коня загнал в болотину. С той стародавней поры, по словам вещего предания, «белый конь ищет своего богатыря, а его сотня удалая поет и свищет, авось — откликнется удалой богатырь»…

Остается три дня до Успения: Никитин, Максимов да Михеев. На Михея (14 августа) дуют ветры-тиховеи — к ведреной осени; Михей с бурей — к ненастному сентябрю, — гласят деревенские приметы. Михеев день Успенский пост кончает, осеннему мясоеду навстречу идет, бабьим летом бурей-ветром перекликается.

Успение Пресвятой Богородицы — великий праздник, изукрашенный в народном представлении целым рядом особых поверий, примет и сказаний (см. гл. XXXIV).

«Большая Пречистая», — как зовется в народной Руси этот день, — «август-месяц на два полена рубит»: делит пополам. За Успеньем -16 августа, Третий Спас — «Спожинки».

С Успенского заговенья вплоть до «Ивана-Постного» (29-го августа, дня усекновения честныя главы св. Иоанна Крестителя) идет пора «молодого бабьего лета», время осенних хороводов. «Кому работа, а нашим бабам и в августе — праздник!» — замечает деревня по этому поводу, кивая устало головушкой победною на бабью беззаботность веселую, никаким потовым-«страдным» трудом никогда не крушимую.