Народная Русь

«Суды Божий» велись на Руси с незапамятных времен. Еще Перун-громовник, грозный повелитель огней небесных и дожденосных туч, призывался в свидетели-судьи их. Каратель злой нечисти, переходившей пути-дороги труду народа-пахаря, он являлся и бичом людских пороков и преступлений. Огню и воде, этим находившимся под его властью стихиям, придавалась сила обличения лжи. Потому-то и обращались наши отдаленнейшие предки в затруднительных случаях к их нелицеприятному посредничеству. Как и у других соседних народов — не только славян, а и немцев, — огненное испытание виновности и правоты подсудимых производилось в древней Руси таким образом. Обвиняемый должен был пройти голыми ногами по раскаленному железу: народ верил, что в случае невиновности всякий человек сделает это без вреда для себя. Судимый водою должен был или достать камень со дна котла с кипящей водою, или войти в реку в самом широком месте ее и плыть к другому берегу. Виноватого должна была утопить, в последнем случае, сама его кривда. Зачастую бывало так, что обвиняемые, страшась кары небесной, сознавались в своих повинностях и соглашались лучше нести наказание от судей земных, чем погибнуть от суда Божия. Впоследствии, с течением времени, испытание стало производиться более легким способом — бросанием на воду жребиев, по которым и решался суд. Следы существования «судов Божиих» на Руси сохранились как в некоторых памятниках древнерусской письменности («Русская Правда»[16] и др.), так и в изустном народном письменном слове, занесенном на скрижали истории литературы «калитами»-народоведами. В захолустных уголках северо-восточного края и до сих пор еще кое-где прибегают к подобию Божьего суда: заставляют заподозренных в краже целовать дуло заряженного ружья, дают двоим тяжущимся зажженные лучины одинаковой величины и следят: чья сгорит раньше, тот и считается обвиненным. Каких-нибудь шестьдесят — семьдесят лет тому назад были, по соседству с чувашской или мордовской округою, и такие русские деревни, где существовал обычай бросать в мельничный пруд старых баб, заподозренных в колдовстве. Если брошенная начинала идти ко дну, это считалось ее оправданием, и ее спешили спасти, а если не тонула, то признавалась за ведьму — виновницу какой-либо «напущенной» на деревню беды. «Ведьму — колдунью вода не принимает!» — можно и теперь слышать отголоск этого обычая в народной крылатой молви.

Вознося правду-матушку на недосягаемую для кривды высоту могущества, эта молва не прочь оговорить самое-себя поговорками вроде: «Правда-то правдой, а и про милость не забудь!», «На правду напирай, да часом и помилуй!», «Милость над грехом — что вода над огнем!». В этих и им подобных словах явственно сказалась неисчерпаемая доброта сердца народного, и сквозь заскорузлую оболочку свою блещущего чистым золотом. «Где огонь — там и дым!», «Не бывать дыму без огня!» — замечают умудренные жизнью старые люди об идущей про кого-нибудь худой молве-славе. «Не огонь железо калит, а мех!» — оговаривают они надеющегося на одну свою силу неискусного работника.

Труд упорный, потовой труд, всегда поведет в хату достаток, если жить с умом да о Боге не забывать, — думает народная Русь тысячелетнюю думу. «Где вода была, там и будет; куда деньга пошла, там и копится!» — поучает она только еще выходящих на поле жизни: «Ручей поит речку, речка поит море, море — окиян-море; труд копейку ведет, копейка рубль бережет, не меняй береженый рубль — детей-внуков накормишь досыта!». Но не всякий раз прислушивается к старой воркотне да на ус мотает молодежь, — от нее не диво услыхать в ответ и такую отповедь: «Пора придет — вода пойдет!», «Что копить — не два века жить!», «Руки будут — деньги будут; всей воды не выпьешь, всей казны в карман не уложишь!». Такие беспечные ветрогоны и слушать даже не станут умудренных опытом стариковских речей, что-де: «Ждать воды — не беда, да пришла бы вода!».