Народная Русь

Смерть представляется народному воображению в виде дряхлой старухи (или даже скелета) с косою в руках. Старинная русская сказка обрисовывает этого косаря цветов жизни человеческой в довольно смешном виде, что служит доказательством живучести нашего смелого народного слова, не задумывающегося даже перед посягательством на такую важную особу. Как и в большинстве других сказок — человеком, перехитрившим простофилю-Смерть, является завзятый носитель русского удальства — солдат. Умер воин христолюбивый, и поставил его Господь на часах у входа в пресветлый рай, — ведет свою речь эта сказка. Видит служивый: идет Смерть. — Куда идешь? — К Господу за повелением, кого морить мне прикажет! — Погоди, я спрошу!.. — Пошел и услышал желание Божие, чтобы морила она самый старый люд. Вспомнил солдат, что живы у него мать с отцом, — жаль стало их, не передал он Смерти слова Господня, а сказал, чтобы шла она в леса дремучие и три года точила самые старые дубы. Заскрежетала зубами старая лиходейка, даже заплакала от досады, но поверила служивому, пошла выполнять переданное ей повеление: ходила три года по лесам, три года точила-грызла старые дубы, — воротилась за новым повелением Божиим. Приказал Праведный Судия морить ей молодой народ; но солдат, у которого были в живых молодые братья, передал приказание точить-грызть молодые дубы. Прошло еще три года, и на этот раз (вместо младенцев) пришлось обманутой служивым Смерти грызть-точить дубки малые в течение трех лет. В последний день девятого года идет Смерть, еле ноги волочит: «Ну, — думает, — теперь хоть подерусь с солдатом, а сама дойду до Господа. За что Он девять лет меня наказует?» Выслушал Вседержитель рассказ Смерти, повелел солдату-обманщику девять лет носить обманутую на своих плечах. Носил-возил служивый старуху, уморился, вытащил рожок с табаком, стал нюхать, попросила понюхать и Смерть. «Полезай в рог да и нюхай — сколько душе угодно!» Далась в обман Смерть, а солдат захлопнул табакерку да и за голенище, а сам — на часы к преддверию райскому, как ни в чем ни бывало… Некоторые сказочники пересказывают конец сказки на иной лад. Велел, — говорят они, — Господь Бог провинившемуся часовому откармливать Смерть орехами. Наскучило солдату это занятие, заспорил он со старухой: «Ты-де — не влезешь в пустой орех!» Раззадорилась Смерть — влезла в ореховый свищ, а служивый не будь дурак, взял да и заткнул дырку в орехе, а орех спрятал в карман. Освободил Господь взмолившуюся к нему заключенную, повелел ей уморить дошлого солдата. И вот, — сказывается сказка, стал он готовиться к последнему концу, надел чи-стую рубашку и притащил гроб. «Готов?» — спрашивает Смерть. — Совсем готов! — «Ну, ложись в гроб!» Полез солдат в домовину — ни- как не может улечься, как быть надо: то вниз лицом, то набок ляжет. Просит он показать, как ложатся добрые люди в гроб, — ссылается, что никогда-де и не видывал, как помирают. Согласилась старая показать, что и как, — выскочил служивый из гроба, легла Смерть на его место, а дока-солдат захлопнул крышку, стянул гроб железными обручами да и закинул его в море. Освободилась из своей тюрьмы замаянная солдатом Смерть только тогда, когда бурею разбило гроб о каменные скалы… Существуют и другие разносказы этой смешливой сказки, и во всех них Смерть выставляется недогадливой-неповоротливой, недалекого ума старухой, а в солдате-доке воплощается пришедшаяся по сердцу — по нраву народу-пахарю прирожденная русская сметка.

Не всегда, однако, относится с таким легкомыслием к подкашивающей жизнь посланнице воли Божией народная Русь, — приходят ей на память подобные сказки только под веселую руку, в беззаботный час, какие далеко не так-то часто выпадают в трудовой жизни, как это может показаться не вошедшему в круг ее потовых-страдных забот человеку. Достаточно прислушаться хотя бы к двум-трем из тех щемящих сердце, раздирающих живую душу причетов-плачей, какими еще и теперь провожают по захолустным селам-деревням покойников народные плакальщики-вопленицы, — чтобы понять, какую скорбь-смуту вносит смерть в крестьянскую семью, как тяжело отзывается ее приход на остающихся в живых. Нечего уже и говорить о вдовах с детьми-сиротами! Недаром, приходя к своим покойничкам во дни весенних-«радоницких» и осенних-прощальных свиданий с ними, припадают они к родным могилкам, исходят на них слезами горючими, поверяя лежащим во сырой земле свои жалобы горькие. Многое-множество подобных «воплей» записано — сохранено от забвения собирателями памятников живого народного слова. Несколько из них уже было приведено в предыдущих очерках.