Народная война

Брянский лес. Немцы его жгли, вырубали целью участки, снарядами и бомбами в щепки крошили деревья, а он стоит — могучий и, кажется, даже краше прежнего. Еще выше вытянулись мощные, вечнозеленые ели и сосны, огромные многорукие дубы распростерли свои мохнатые ветви, точно приготовились весь мир укрыть в своей тени, звенели листвой березы. То в одном, то в другом месте можно было найти следы землянок: прелая листва, хвоя и засохшие ветви скрывали бывшие партизанские жилища. Одни из них взорвал враг, другие обвалились от времени, и молодые деревца уже подняли над ними свой юно-зеленый навес листвы. Недалеко от землянок возвышались холмики, заросшие мягкой, как шелк, травой и лесными цветами. Над ними поднимались деревянные, в человеческий рост, четырехгранные остороконечные обелиски, увенчанные пятиконечными звездами. Могилы погибших. Краску на обелисках смыли дожди, выцвело, посерело дерево, поистерлись надписи. «Новые памятники заказали, скоро поставим», — сказал Бондаренко. Мы сняли шапки и медленно пошли от одной могилы к другой. Вот могила подполковника Иллариона Антоновича Гудзенко, командира партизанского отряда имени Ворошилова. «Геройски погиб в боях с немецкими захватчиками 10 июня 1943 года», — говорила надпись.

Одиноко возвышался небольшой холмик у молодой сосны. На стволе ножом была вырезана надпись: «Здесь похоронен любимый командир партизанского отряда «За Родину» Григорий Харитонович Ткаченко, геройски погибший 1.6.43 г. в борьбе с фашизмом». На братской могиле была установлена доска: «Комиссар отряда Паша Лохмоткина, секретарь райкома Сидоренко, партизан Алексеев, командир отряда Борис Ильин, партизан Безгодов, комсомолец Сергей Рыбаков». Крупными буквами выведены сталинские слова: «Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу нашей Родины».

Коротков опустил голову. Бондаренко смотрел на верхушки деревьев. В его больших черных глазах блеснули слезы. Мы вспомнили друзей и товарищей, сложивших свои головы за то, чтобы свободно жили на свободной земле советские люди, за то, чтобы великая идея коммунизма росла и развивалась на нашей земле.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КУРСЫ НАЧИНАЮТСЯ

Размышляя о возможной войне, я никогда не предполагал, что мне придется участвовать в партизанском движении, руководить крупными соединениями вооруженного народа и почти всю войну провести в глубоком тылу врага. Мне всегда казалось, что в случае войны я буду назначен на должность командира части, или политработника соединения, или получу назначение на штабную работу.

Война застала меня в Москве, я преподавал историю в военных учебных заведениях. Вопреки предположениям, долгое время я оставался на прежней работе. Получить назначение в Действующую армию, несмотря на все попытки, не удавалось, — мешала язва желудка, застарелая болезнь, о которой товарищи мои были хорошо осведомлены. Я подавал рапорт за рапортом, но лица, от которых зависело принять решение, мне отказывали.

Наконец моя мечта сбылась. Я получил назначение на должность начальника отдела.

К полудню 12 августа я уже был в Гомеле, в штабе фронта, а к полночи — в штабе своей армии — в Чечерском лесу.

Изменился ли Гомель с 1939 года, когда я был в нем в первый раз, я не заметил, да, признаться, и не интересовался этим. Все мое внимание поглощали войска различных родов, машины, укрывшиеся в тени деревьев и зданий, броневики, курсирующие по городу, да зигзагообразные траншеи в садах и парках. Они странно выглядели среди мирных газонов. В Гомеле в те дни чувствовалась непосредственная близость фронта, уже доносился гул артиллерии.

Штаб фронта и нужные мне управления я разыскал без особого труда, они находились в зданиях, раскинутых вблизи старинного дворца князя Паскевича, теперь музея, утопавшего в зелени парка и величественно возвышавшегося над городом и над рекой Сож.

В оперативном отделе мне сообщили, что штаб находится где-то в лесу, севернее Чечерска, дали карту и порекомендовали спешить: я могу уже не застать штаб на месте.

В тот же день к вечеру с попутной грузовой машиной, которая везла боеприпасы, я выехал в штаб армии.

Из-за пыли дороги почти не было видно. Впереди вилась длинная серая полоса, она висела, как густой туман, и медленно расползалась по степи. Небритое лицо моего водителя покрылось пылью, точно инеем. Я достал платок и вытер свое лицо. Платок превратился в грязную тряпку.

— Зря пачкаете платок, — сказал шофер, — пыль опять насядет.

И верно, едва я вытер лицо, как с нами поравнялась еще одна колонна машин. Несколько грузовиков тянули за собой мохнатые деревья и немилосердно пылили.

И вдруг на дороге произошло смятение. Машины на полном ходу застопорили. Из кузовов посыпались солдаты. Некоторые из них полезли под машину, другие побежали в степь. Остановились и мы.

— Что случилось? — спросил я водителя.

— Самолеты, наверное.

Моторы заглохли, и в установившейся тишине отчетливо послышался прерывистый гул самолетов. Они шли высоко над дорогой.

— Маскироваться будем? — спросил шофер.