Стал купец покупать перстень; взяла с него царевна целые десять тысяч и будто нечаянно уронила перстень на пол; рассыпался он мелким жемчугом, и прикатилось одно зерно прямо к ногам царевны. Она в ту ж минуту заступила его своим башмачком. А купец обернулся петухом и начал клевать жемчуг; поклевал все и говорит: «Ну, теперь погубил я своего супостата!» Царевна приподняла свою ножку: жемчужина обернулась ястребом, и разорвал ястреб петуха на две части. После того ударился о сырую землю и стал таким красавцем, что ни вздумать, ни взгадать, ни в сказке сказать. Женился на царевне, и стали провождать жизнь свою во всяком благополучии и веселье; и я там был, вино-пиво пил, по губам-то текло, а в рот не попало; тут мне колпак давали да вон толкали; я упирался да вон убирался.
№251 [239]
В некотором царстве жила-была старуха бедная, неимущая. Был у нее сын, захотелось ей отдать сына в такую науку, чтоб можно было ничего не работа́ть, сладко есть и пить и чисто ходить. Только кого ни спросит — все над ней со смеху помирают: «Хоть весь свет изойди, — говорят люди, — а такой науки нигде не найдешь!» А старухе все неймется, продала свою избушку и говорит сыну: «Собирайся в путь, пойдем искать легкого хлеба!» Вот и пошли. Близко ли, далеко ли — пришли к могиле. Уморилась, старуха с походу. «Сядем на могилу, отдохнем маленько», — говорит сыну; стала садиться да с устали и воздохнула: «Ох!» Вдруг откуда не́ взялся — явился старец и спрашивает: «Чего тебе надобно? Зачем позвала?» Старуха переполошилась: «Что ты, что ты! — говорит. — Я тебя совсем не звала». — «Ну, нет! Ты кликнула: «Ох!» Я — самый Ох и есть; сказывай, в чем нужда?»
Сколько старуха ни отговаривалась, не могла отговориться, принуждена была признаться: веду-де сына в науку отдавать, чтобы знал легкий хлеб добывать, без работы сладко есть и пить и чисто ходить. «Отдай мне, я выучу, — сказал Ох, — только, чур, с уговором: ровно через семь лет приходи сюда и скажи: «Ох!» — я сейчас выйду, покажу тебе сына, и коли узнаешь его — бери с собой смело, и за ученье не возьму с тебя ни копейки; а коли до трех раз не узнаешь — пусть будет мой навсегда!» Как, думает старуха, не узнать свое родное детище! Отдала сына и распрощалась с ним на целые семь лет: живи — не тужи!
Много прошло времени до сроку, перебивалась старуха кое-как; на исходе седьмого года пошла на могилу, пришла и только промолвила: «Ох!» — Ох как тут. «Что, — спрашивает, — аль за сыном пришла?» —
«Да, батюшка, за сынком». Засвистал Ох своим молодецким посвистом, и вдруг прилетело двенадцать скворцов, сели все подряд на землю и начали щебетать. «Ну, — говорит Ох старухе, — коли надобен тебе сын — он здесь; узнавай его и бери себе». — «Что ты? — отвечает она. — Где тут быть моему сыну? Я отдала тебе человека, а ты кажешь мне птицу воздушную». — «Знай же, все это люди, а не скворцы; все также по-твоему искали легкого хлеба, попали ко мне в науку да навсегда у меня и остались, потому что ни отцы их, ни матери не признали. Приходи теперь за сыном через три года». Заплакала старуха и воротилась назад одна-одинехонька, выждала три года и опять идет за сыном. Ох свистнул своим молодецким посвистом, и прилетело двенадцать голубей. «Узнавай сына!» — говорит старухе; вот она смотрела-смотрела, так и не узнала. «Приходи опять через три года, — сказал Ох, — то будет последний раз; коли и тогда не угадаешь — простись навеки с сыном».
Прошло еще три года, идет старуха за сыном в последний раз и видит: возле харчевни привязана к забору лошадь, и говорит ей эта лошадь человечьим голосом: «Здравствуй, матушка! Верно, опять за мной идешь?» Далась диву старуха: лошадь — а говорит человечьим голосом и называет ее матушкой. «Не дивись, — говорит конь, — я взаправду твой сын; хозяин приехал на мне в харчевню и теперь сидит там, гуляет. Как придешь ты к могиле, выведет тебе Ох двенадцать жеребцов — все одной шерсти, все на одну стать; я буду седьмой с правой руки». Пришла старуха к могиле и только молвила: «Ох!» — Ох как тут, свистнул своим молодецким посвистом — и прибежало двенадцать жеребцов, ростом, дородством, шерстью — все одинаковые, и стали в ряд. Старуха отсчитала седьмого справа и говорит Оху: «Это мой сын!» — «Угадала, — сказал Ох, — хоть и жалко, а делать нечего — бери его домой».
Взяла старуха сына, и пошли они добывать легкого хлеба. «Теперь, матушка, — говорит ей сын, — можешь водить меня по селам и городам и продавать барам да купцам за хорошую лошадь; я таким обернусь жеребцом, что тебе всякий даст за меня худо три тысячи! Помни только одно: как продашь коня, недоуздка ни за что не отдавай, снимай и бери себе; а то больше меня не увидишь!» Вот оборотился сын вороным жеребцом, а мать повела его на базар продавать. Приступились разные купцы, торговать-торговать, и купили коня за три тысячи; старуха взяла три тысячи, сняла с коня недоуздок и пошла своей дорогой. Долго-долго шла, дело стало к вечеру, пораздумалась она, вспомнила про сына: «Где-то мой сынок теперь?» Глядь — а он догоняет ее, как ни в чем не бывал.