В таком печальном положении бывший повар вынужден был жить, пользуясь милостью колючей жены, скудно кормившейся на доходы от мелкой торговли мукой. Чтобы оправдать своё пропитание, он выполнял у неё работу осла, — домашнего животного, которое, если бы не нашлась ему замена, ей все равно пришлось бы купить. Она нагружала непривычные плечи неповоротливого супруга тяжёлыми мешками с зерном, и он, кряхтя, нёс их на мельницу. За это ему полагалось немного еды, а если он не справлялся с работой, чёртова баба била его кулаками.
Всё это сверх меры огорчало кроткую, добросердечную дочь и стоило ей многих пролитых наедине с собой слёз. Люциния была любимицей мастера Петера. Он по-своему баловал и лелеял её, и за отцовскую любовь она платила детской лаской. Для доброго отца это была награда за все его домашние беды.
Добродетельная Люциния иглой зарабатывала на жизнь, и в шитье, а особенно в вышивании, достигла большого искусства. Всё, что видели её глаза, могли её руки. Она вышивала церковные облачения, покрывала для алтаря, а на разноцветных скатертях, которые тогда были в моде, шёлком и шерстью воплощала библейские сюжеты из Ветхого Завета, — от сотворения мира до целомудренной Сусанны. Несомненно, если бы Люциния была нашей современницей, она успешно могла бы соперничать с прославившимися своим искусством тремя сёстрами в Целле, которые женским волосом, продетым в иглу, с поразительным мастерством вышивают свои шедевры, не уступающие лучшим творениям резца.
Хотя Люциния должна была подробно отчитываться перед строгой матерью своим заработком и охотно отдавала его на общие домашние расходы, ей всё же, иногда, удавалось обмануть её и утаить трёхбаценовую монету для доброго отца. При случае, она незаметно давала ему припрятанные деньги, чтобы он мог улизнуть в трактир. К предстоящему празднику пастухов, она сэкономила для жаждущего отца двойную сумму и с тайной радостью, украдкой, сунула ему деньги в руку, когда вечером, с тяжёлым мешком муки на спине, он пришёл с мельницы. Отец ласково взглянул на любимую дочку, что под тяжестью груза, который взвалила на него жена, — этот домашний дракон, как справедливо, в сердцах, обычно называл он за глаза свою дражайшую половину, — стоило ему больших усилий. На этот раз доброта милой Люцинии особенно тронула её отца. На глазах у него выступили слёзы. Дело в том, что как раз в это время мастер Петер вынашивал один план, и задуманное им вряд ли могло заслужить одобрения кроткой дочери и, тем более, её денег на вино. Погружённый в тяжёлые мысли, он побрёл вниз по улице к «Золотому Ягнёнку». Протиснувшись сквозь шумную толпу, Петер потребовал себе кружку вина и, не принимая участия в общем разговоре, уселся за печкой в мягком кожаном хозяйском кресле, которое, несмотря на все его удобства, находясь на почтенном расстоянии от толпы, оставалось не занятым.
Здесь, после того как вино немного расслабило его напряжённые нервы и, восстановив душевное равновесие, дало свободный ход мыслям, он задумался над сделанным ему щекотливым предложением, касающимся прекрасной Люцинии.
Один молодой гений, по профессии художник, почти такой же напыщенный и глупый, как его младший коллега — пресловутый придворный художник Франц Краттер, своими двумя объёмистыми томами навеявший скуку на всю читающую публику,[298]
— приехал в Роттенбург заниматься живописью. Главным объектом его занятий был высший идеал женской красоты. Где бы он ни увидел миловидную девушку, — на улице или в церкви, — тотчас же вытаскивал лист пергамента и рисовал её сначала карандашом, а потом расписывал портрет святой Вероники или Мадонны масляными красками и продавал в костёл. Портреты пользовались хорошим спросом, особенно у молодых монахов, благоговевших перед ними.В праздник тела Христова, во время торжественной процессии, ему сразу же бросилась в глаза прелестная Люциния. Он быстро взял в руку карандаш, надеясь успеть запечатлеть прекрасные черты лица. Однако то было не обычное лицо, которое можно изобразить с той же лёгкостью, с какой в лучах света появляется силуэт на стене. Лицо прелестной девушки было таким нежным, а весь её стан так изящно округлён, что как ни старался художник силой воображения в первом же наброске получить хорошенькую миниатюру, это ему так и не удалось, — между копией и оригиналом не было ничего общего. Вместо живого образа получился деревянный манекен, и он с досадой перечеркнул бесполезный рисунок.
Вскоре после этого один богатый граф заказал ему для украшения своего вновь отстроенного замка несколько картин, идеи которых он предложил сам. Главная из этих картин должна была изображать рождение Венеры, когда она выходит из морской пены и боги с изумлением смотрят на этот чудесный дар моря.