Тогда благочестивый монах нашёл полезным постращать заблудшую овцу адом, и это ему вполне удалось. Перепуганный Бенедикт от страха весь покрылся холодным потом и, к священной радости наставника, мысль о Кларе совсем вылетела у него из головы. Предстоящие мучения в аду так напугали его, что он ничего уже не видел перед глазами, кроме козлоногих чертей, которые крюками и мотыгами волокут проклятые души грешников в чудовищную пасть геенны огненной.
Это мучительное состояние духовного воспитанника позволило усердному монаху так глубоко проникнуть в его душу, что он счёл возможным опустить завесу и скрыть за нею отвратительную картину ада. Но тем сильнее он разжигал перед ним огонь чистилища, что, впрочем, было слабым утешением для Бенедикта, который очень боялся огня.
— Сын мой, — говорил пастырь, — грех твой велик, поэтому не страшись пламени чистилища. Хорошо ещё, что жертвой твоего преступления стал не православный христианин, ибо тогда тебя пришлось бы опустить в кипящую смолу по самое горло на тысячу лет. Но ты ограбил всего лишь презренного еврея, поэтому твоя душа, чтобы стать чистой как выжженное серебро будет очищаться только сто лет. Я же буду молить Господа Бога не погружать тебя в раскалённую лаву глубже, чем по пояс.
Бенедикт был невиновен. Он это знал и всё же совсем не рассчитывал на пересмотр дела в загробном мире, — настаивать же на его пересмотре в этом мире удерживал страх перед пыткой. Поэтому он целиком положился на патера Граурока. Бенедикт умолял своего духовного Радамана[81]
о милосердии и просил сократить на сколько возможно назначенные ему муки в чистилище. После долгих уговоров строгий духовный наставник согласился наконец с тем, чтобы грешника погрузили в огненную ванну только по колени, но на этом упёрся и, несмотря ни на какие мольбы, не уступил более ни на дюйм.В последний раз пожелав безутешному осуждённому спокойной ночи, неумолимый душеспаситель грешников покинул тюрьму, едва не столкнувшись у выхода с невидимым Рюбецалем, который был уже здесь. Горный дух стоял в нерешительности, ещё не зная как выполнить своё обещание. Он хотел выпустить на свободу «преступника», но так, чтобы эта шутка всё же не помешала гиршбергским блюстителям закона привести в исполнение отсроченный приговор, ибо магистрат неусыпной заботой о справедливости снискал его уважение. Неожиданно ему в голову пришла мысль, показавшаяся удачной. Он прокрался вслед за монахом в монастырь, похитил там монашеское одеяние и, воспользовавшись им, в образе брата Граурока снова направился в тюрьму, дверь которой учтиво открыл перед ним надзиратель.
— Забота о спасении твоей души, — обратился Рюбецаль к заключённому, — вновь привела меня сюда, хотя я только что покинул тебя. Скажи, сын мой, что ещё тяготит твоё сердце и совесть, чтобы я мог утешить тебя?
— Достопочтенный Отец, моя совесть спокойна, но чистилище страшит и пугает меня, тисками сжимая сердце.
Приятель Рюбецаль имел очень слабое и смутное представление о догматах церкви, поэтому осторожно спросил:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ах, — отвечал Бенедикт, — бродить по колени в огненной лаве — я этого не выдержу!
— Глупец, — возразил Рюбецаль, — так не лезь туда, если она для тебя слишком горяча!
Бенедикт смутился при этих словах. Он удивлённо посмотрел на пастыря, и тот, почувствовав, что сказал что-то неподходящее поспешил переменить тему.
— Ну, об этом поговорим позже, — пробормотал он. — Скажи-ка лучше, думаешь ли ты о Кларе, любишь ли её? Если у тебя есть, что сказать ей перед путешествием в иной мир, доверься мне.
Упоминание имени любимой девушки ещё больше удивило Бенедикта. Память о ней, добросовестно спрятанная глубоко в сердце, стала вновь ощутимой, особенно при мысли о прощальном привете, и он громко зарыдал, не в силах произнести ни слова. Эта душераздирающая сцена вызвала такую жалость у сострадательного пастыря, что он поторопился закончить игру.
— Бедный Бенедикт, — сказал он, — утешься, будь спокоен и мужественен. Ты не умрёшь. Я знаю, ты не виновен, и руки твои не запятнаны злодеянием. Поэтому я пришёл снять эти оковы и освободить тебя из тюрьмы.
Рюбецаль достал из кармана ключ.
— Посмотрим, — проговорил он, — не подойдёт ли этот?
Попытка удалась. Без кандалов, узник стоял прямо и свободно. Добродушный пастырь обменялся с Бенедиктом платьем и сказал:
— Иди спокойно как набожный монах мимо стражников у ворот тюрьмы и по улице. Как только перейдёшь городскую черту, подбери сутану и быстрым шагом иди в горы, нигде не останавливаясь и не отдыхая, пока не придёшь к домику Клары в Либенау. Тихонько постучи в окно, — твоя любимая будет с нетерпением ждать тебя.
«Уж не сон ли это?» — подумал бедняга Бенедикт. Он тёр глаза, щипал руки и ноги и когда убедился, что всё это происходит наяву, упал к ногам освободителя, обнял его колени, собираясь произнести слова благодарности, но так и остался лежать в безмолвии, ибо язык отказался ему повиноваться.